Девочка, которую нельзя. Книга 2
Шрифт:
Дверь приоткрылась, и я замерла, сдерживая рвущийся из сердца всхлип… Но тут же развернулась. К чёрту! Пусть видит мои слёзы, пусть знает, что мне не всё равно! Мне не…
— К чёрту! — рыкнув, Гордеев в сердцах отбросил дурацкое мороженное. — Сама мне это скажи, в лицо!
Из коридора три двери: одна закрытая,
В груди заклокотало. Можно много распинаться в теории, но когда дело доходит до крайности… Если бы не увидел её, не ощутил, не услышал голос, не окунулся в ту бездну горького счастья, в котором когда-то безнадёжно тонул сам и топил за собой свою девочку — может и смог бы сдержаться. Но теперь… Нет. Нет! Она его, и ничья больше! Никому нельзя, кроме него! Не отдаст!
С трудом осадив себя перед порогом, выдохнул, и открыл дверь. Но когда вдруг увидел её слёзы…
Сжимал её в объятиях, дурея от нежности и счастья. А она молотила его по плечам, вырываясь, бормоча бессвязное:
— Ну зачем ты пришёл? Ненавижу! Нена… Ты хоть знаешь… Хоть знаешь, как я ждала!.. Хоть представляешь, что чувствовала!.. Ненавижу тебя! Ненавижу!
Стиснул, ласковой силой утыкая её лицом к себе в грудь, впитывая её страх, гнев и боль, отдавая взамен то, чем распирало самого:
— А я тебя люблю. Больше жизни. Больше вообще всего…
Она затихла дрожа, всхлипывая, прильнув к нему, судорожно держа за грудки футболки. Но не поднимая лица.
— Ты снова уйдёшь? К… К ним?
Чуть не зарычал от досады и беспомощности.
— Нет у меня никого, Слав! Клянусь. Это всё служба. Я не могу рассказывать, но клянусь — только ты!
…И шёпот смешался с поцелуями — суетливыми, жадными, сладко-солёными:
— Я так тебя ждала… Я верила! Я всегда верила…
— Я знаю. Знаю…
— Я так за тебя боялась…
— Я слышал, как ты звала…
— Спасибо…
— Прости…
Славка вдруг отшатнулась от него, вытаращив
— Х-х-х-х! — Зарёванное лицо вмиг просияло и стало таким умильным в этой почти детской загадочности. — Пойдём! — Схватила за руку, потащила куда-то: — Пойдём, пойдём! — Но у двери в закрытую комнату замерла, переходя на шёпот: — Только потихоньку…
…Руки задрожали, когда увидел его — карапуза в трусишках, властно раскинувшегося поперёк кроватки. Горло перехватило и потянуло вдруг опуститься на колени…
— Вот! — прильнув к плечу, с гордостью шепнула Славка. — Это Мирон. — И заволновалась вдруг: — Я знаю, ты не хотел… Но я сделала по-своему, и… В общем, вот. Это твой сын. Наш сын.
Гордеев тихонько рассмеялся, пряча растроганную мужскую слезу в её волосах:
— Спасибо… Спасибо, бестолочь непослушная…
И, сунув руку в карман, всё-таки опустился на одно колено. Наверное, глупо со стороны, но сейчас хотелось именно этого — лёгкости и глупостей. Как по уши влюблённому пацану. И Славка действительно по-детски восторженно зажала нос между ладошками, глядя то на колечко-цветочек, то на Гордеева.
— Блин, я такая дура… Как я могла подумать вообще, что ты… — Всхлипнула, собираясь, похоже, снова реветь. — Такая дура!
— Это что, ответ?
— Нет! В смысле да! Да, я согласна! Конечно!
И всё могло бы закончиться очень жарко… Но потревоженный голосами Мирон завозился, и Славка из растроганной девчонки мгновенно превратилась в матёрую кошку-маму. Скомандовала:
— Так, шуруй, давай, в ту комнату, иначе он тебя испугается спросонья. Давай, давай! Мы сейчас…
Буквально вытолкала его в коридор, явно бравируя своей женской властью. На что Гордеев только счастливо разулыбался и, прижав ухо к щели приоткрытой двери, услышал:
— Мирошка, крокодильчик мой масенький… Просыпайся сыночек! Просыпайся любимый. Там… папа приехал!
КОНЕЦ