Девочка-лед
Шрифт:
Утреннюю пробежку я пропускаю. Чувствую себя просто отвратительно: разбитой донельзя, слабой. В голове пульсирует адская мигрень, и как назло таблетки закончились.
Ульяну тоже удается разбудить с большим трудом. Она плачет, жалуется на недосып и отказывается вставать с постели. Я проявляю недюжинное терпение, и мы, наконец, выходим из своей крепости. Осторожно обходим осколки от разбитой бутылки и направляемся в ванную комнату. Сестру я туда запускаю только убедившись в том, что там никого нет.
На
Покончив с водными процедурами, возвращаемся в комнату. Собираю ее в сад, одеваюсь сама и закидываю на плечо тяжелый рюкзак.
— В саду позавтракаешь, хорошо? — говорю я ей, закрывая хлипкую входную дверь на ключ. Вспоминаю, что посреди кухни прямо на полу лежит тот самый мужик, что застал нас в коридоре, и качаю головой, содрогнувшись.
Слава богу не встречаю никого из соседей. Мне всегда жутко стыдно перед ними. Да и нечего сказать в ответ на их гневные речи.
До садика, а потом и до школы добираюсь без приключений, но позже обычного. Наверное поэтому мне приходится лицезреть мчащийся к школьной парковке мотоцикл Беркутова, издающий адский рев. Я даже сквозь наушники дернулась от испуга в сторону так, что едва не рухнула, споткнувшись о бордюр.
Явился…
Пока иду, недовольно смотрю на парня, стаскивающего с головы шлем. Грановская, которая, к слову, восседает позади него, тут же лезет обниматься, прижимаясь к его широкой спине щекой. Разглядываю девчонку. Ее короткая юбка для езды на мотоцикле явно не предназначена. Того и гляди лопнет по швам на самом интересном месте. Вот ведь была бы потеха!
Она слезает с мотцикла, и встает напротив него. Кладет руки ему на плечи, что-то говорит, склоняясь ближе, и лезет целоваться, запуская когтистые пальцы в темные волосы. Он прижимает ее за талию к себе.
Я краснею. От вида открывшийся картины подкатывает рвотный рефлекс. Прямо перед центральным входом в школу, совсем уже стыд потеряли! Да еще так бессовестно… Их не смущает даже завуч, Венера Львовна, проходящая в эту минуту мимо. А она тоже хороша! Могла бы и замечание сделать. Педагог…
Да. Осенью и весной этот полудурок носится по Москве на мотоцикле. И он вроде даже у него не один. Прошлой весной это был железный конь марки хонда, а теперь вот на новенькой ямахе подкатил.
Семеню к зданию, цепляя краем глаза его модный мотоциклетный костюм: штаны, куртка, перчатки и тяжелые на вид ботинки. Выпендрежник, что с него взять! И не лень переодеваться каждое утро?! Ведь в подобной одежде по гимназии расхаживать нельзя. Даже такому наглому и наплевавшему на правила павлину как он. Игнорировать форму не позволено никому.
Захожу в холл. У гардеробной,
— Саш, ты чего? — интересуюсь, наблюдая за тем, как она что-то ищет с маниакальным выражением лица.
— Сережку где-то потеряла, Ален! — сокрушается рыжая.
— А чего ты без очков? — удивляюсь я. — Ты ж без них дальше собственного носа ничего не видишь!
Она отвечает не сразу. Встает и отряхивает коленки от несуществующей пыли.
— Ну после шутки Бондаренко про пуленепробиваемое стекло у меня как-то отпало желание их носить, — отзывается нехотя.
— Тебе же всегда было плевать на то, что говорят другие…
— Я на линзы хочу перейти. Алеша прав, они ужасные. — Харитонова вдруг заливается краской.
Алеша… Что-то тут нечисто, но с вопросами я не лезу.
— Хочешь сказать, это не так? — поднимая с пола портфель, спрашивает она.
— Ну, если честно… то да. Они странноватые, — сконфуженно пожимаю плечами. Врать я не люблю, да и не умею.
Мы несем куртки гардеробщице. Занимаем очередь за шепчущимися десятиклассницами и ждем.
— Саш, — робко зову ее я. — Ты решила ту задачу по геометрии? Со звездочкой которая.
— Не-а, — чешет лоб рыжеволосая. — Не смогла. Намудрили там в условиях выше крыши, мозг сломаешь…
Пока она возмущается и проклинает на чем свет стоит того, кто составлял эту задачку, в холле появляется хохочущая Грановская с подругами. Они громко переговариваются и складывают на Сивову свои курки. Она несет их в сторону гардероба, в то время как эти курицы остаются покрасоваться у зеркала.
— Дай пройти, коротышка, — басит Марина, толкая Харитонову плечом.
— Халк недоделанный, — зло шипит Сашка.
— Че ты там провякала, конопля? — поворачивается Сивова, которая, к слову весит в два раза больше Сашки и занимается толканием ядра.
— Говорю сила есть, ума не надо, — совсем не тушуется Сашка, упирая руки в бока.
— Я не тупая! — ревет та в ответ, делая шаг в нашу сторону.
— Но отсутствие культуры налицо! — заявляет Харитонова.
Сивову окликает гардеробщица. Интересуется, собирается ли та сдавать вещи. Получив номерки, Марина снова подходит к Сашке, давая понять, что разговор не окончен.
— Ты че смелая чересчур, конопля? — грозно нависает над ней.
— Марина, успокойся, — вмешиваюсь я.
— Тебе слова не давали, убогая! — переключается на меня, окинув презрительным взглядом.
Как же мне осточертели эти их обращения! Убогая. Нищебродка. Мышь. Моль.
— Уж лучше быть убогой, чем чьим-то прихвостнем, — задираю подбородок.
— Эт че ваще за намеки? — наезжает она, толкая меня.
— Тебе надо искоренить из своей речи слово-паразит «че», — совсем ни к месту информирует Сивову Саша.