Девочка моя, или Одна кровь на двоих
Шрифт:
– Пистолет! – предложил с ходу Осип.
– Нет! – рассмеялась Машка. – Осип Игнатьевич, по-моему, вы специально!
– Ну что вы, Мария Владимировна! Пистолет – это вполне конкретное оружие с единственной конкретной целью!
– Цель и назначение пистолета – стрелять, – ухнула Машка в дискуссию.
– Ну да! – согласился Осип.
– Заметьте, не убивать, а стрелять, то есть производить выстрел по выбранной цели. Цель может быть какая угодно: по воробьям, по мишени, в человека, зверя, в сигаретный бычок, бултыхающийся на воде, многоцелевое предназначение, не правда ли?
– Я как-то об этом не задумывался, – признался Осип, профессионализм которого был иного
Гости, которым был слышен разговор, проявили повышенный интерес к их беседе.
– Тогда что? – спросил кто-то из гостей.
– Меч! – ответила Маша и улыбнулась.
Осип Игнатьевич, носивший экзотическую фамилию Меч, расцвел довольной улыбкой и многозначительно переглянулся с Дмитрием.
– Меч, оружие, которое имело единственное предназначение – убить человека и не могло использоваться в других целях, – пояснила Мария Владимировна.
– А животное? Тоже можно было убить мечом! – вступил в разговор господин Конев.
– Нет, Игорь Алексеевич, – возразила Машка. – Меч изготовлен таким образом, чтобы наносить максимальное увечье именно человеку, он сбалансирован по руке и является ее продолжением – весом, длиной, силой удара он рассчитан на поведение и движение человека. Животные действуют иначе, у них более стремительные движения, размеры, вес, кости другие. Меч колет и рубит. Скажем, чтобы ударить медведя, идущего в атаку на задних лапах, не хватит скорости и силы замаха. Медведь стремительнее, он успеет нанести удар лапой сбоку. Колющий удар тоже невозможен, для этого надо сделать выпад, вложив силу в удар, чтобы меч вошел достаточно глубоко. Но лапы медведя длиннее и быстрее, и для того, чтобы пробить шкуру, слой жира, объем мышц, нужна нечеловеческая сила. То же самое с хищниками семейства кошачьих – человек не успевает, животное стремительнее, и сила удара требуется во много раз большая. В бою с животным меч только помеха, причем роковая, воин не успевает отражать удары хищника. Кстати, самые кровавые и страшные гладиаторские бои в Риме – именно человека с мечом против хищников. Как раз по этой причине.
– А нож? – спросил Дмитрий.
– Предназначение: резать, колоть все что угодно, от противника до бумаги и продуктов. Кстати, в бою со зверем он предпочтительнее, скоростнее, мобильнее и позволяет подпустить животное ближе, – увлеченно поясняла Маша.
– А копье? – спросил кто-то справа.
– Тоже многоцелевое предназначение: охота, рыбалка, как посох в движении.
– Но это в прошлом, а сейчас артиллерия, бомбы, – предположил Осип.
– Нет, – снова не согласилась Машка и улыбнулась ему, – цель другая: разрушать, убийство человека в данном случае вторично. И все вышеперечисленное можно применять для спасения человека: копье, нож, стрелы, пистолет, автомат, винтовка – для добывания пищи, то есть спасение от голода. Артиллерия используется для планового схода лавин, разгона облаков, бомбы – для оперативного быстрого разрушения опасных завалов. И только меч во всей истории человечества имеет единственное предназначение и использование. Его брали в руку с одной целью – убить человека, и больше ничего.
«Нет! Никакой интрижки, никакого легкого постельного романа не будет!» – понял Дмитрий Федорович, засмотревшись на увлекшуюся разговором, разрумянившуюся Машку, чувствуя ровное гудение полыхающего внутри костра.
– А откуда вы это все знаете? – спросила девушка лет двадцати двух-трех, сидевшая рядом с хозяином вечера.
Машка на хорошем ровном ходу свалилась с любимого конька, на котором
Красотуля жест бы не оценила, уверенная в исключительности своего ума и сообразительности, с помощью которых она оказалась в «шоколаде», отхватив себе богатенького «папика». Вот же сидит рядом с ним на самом центровом месте!
«Тянет ответить: «В книжке прочитала», – с тоской подумалось Машке.
– Это часть моей работы.
– Я же говорила тебе, Игореша, что она спецназовка какая-нибудь или эмчеэсовка, – зашептала девуля, но так, что услышали все рядом сидящие.
Игореша покрылся румянцем стеснения, видимо, произвел подстольный удар по сексапильным ногам подруги, отчего девица тихо ойкнула.
– Нет, я не спецназовка и не эмчеэсовка, – призналась Мария Владимировна, – я просто хорошо плаваю.
– Да-а… – подрастерялась барышня. – А кем вы работаете тогда?
«Тогда» прозвучало как недоумение: «А кем еще можно работать?» – что-то в этом духе.
«М-да! Клиника!» – уныло подумала Машка, привыкшая общаться с представителями молодого поколения все-таки умными, интересными, грамотными, балбесами, конечно, иногда, но по причине молодости и бесшабашности.
Но все же не смогла удержаться и процитировала по-французски:
Дитя, прелестное дитя!Ты в двадцать лет играешь в куклыМужских желаний и страстейИ рокируешь кавалеровПо рангу значимых мастей…Победный подхватил:
Ты все на свете знаешь точно:Как пить чаи, что говорить,Не позволяя многоточьюПризывно разум твой будить…Машка всем корпусом развернулась к Победному, сияя от радости:
– Вы говорите по-французски!
Костер внутри мощно полыхнул, напоминая о себе, Дима улыбнулся ей навстречу – такая она была…
Эпоху назад, когда он гулял с шестнадцатилетней Машкой по городу и заговорил с ней на английском, она всплеснула руками от радости и, восторженно сияя глазами на всю улицу, восхитилась:
– Дима! Ты говоришь по-английски!!!
Он расхохотался:
– Машка, нельзя так радоваться чужим успехам, сожрут!
– Да я чужим и не радуюсь. Я твоим радуюсь!
Они бродили, разговаривали на английском, так что милиционер проводил их подозрительным, недоброжелательным взглядом. В закрытом военном городе Севастополе иностранцев не было, и люди, разговаривающие на другом языке, вызывали определенные вопросы, и они сбежали от милиционера, хохоча. А Машка крикнула на бегу блюстителю порядка:
– Мы тренируемся!
Это она его сподвигла на изучение языка, восемнадцатилетнего Диму заело, что двенадцатилетняя шпингалетка трещит по-английски, как на родном, а он…
От тоски безбрежной на службе он выучил немецкий, это было уже проще – изучая английский, он выработал систему для себя, применимую к изучению любых языков, ну а французский совсем легко пошел. Между делом.
– Говорю, – признался он с допустимой долей самодовольства.
Она сияла серебром восторженных, как у той, далекой Машки, глаз: