Девочка моя ненаглядная
Шрифт:
– Да ты мал ещё в женщинах разбираться, – усмехнулась Даша.
– Я мал?! – обиделся Янко. – Мне уже девять лет! Я уже жениться могу!
– Что?! – рассмеялась Даша. – Ну ты и загнул! Женятся только с восемнадцати!
– А у цыган с восьми лет мужчинам можно жениться! Правда, чаще всего в двенадцать свадьбу играют.
– Ничего себе! – поразилась Даша и засмеялась. – А сколько же тогда вашим невестам лет? Они хоть садик успевают закончить?
– У нас невесты старше. Они с пятнадцати лет обычно замуж выходят. Но бывает и раньше. Слушай, хватит над нашими обычаями смеяться. Тебя приняли в табор, вот и радуйся. И подчиняйся нашим законам. А иначе барон
Даша сразу перестала смеяться.
– Да, ты прав, Янко. Прости меня!
Остаток пути они шли молча.
– Вот это да! – присвистнул Гудло, когда Янко высыпал на стол все деньги.
Цыгане с уважением посмотрели на девушку.
– Молодец, Даша, иди отдыхай, – похвалил Шандор. А когда девушку увели, он предложил: – Дашу надо оставить в таборе. Есть в ней что-то такое, что людей к ней располагает.
– И заставляет раскошелиться! – добавил Хохан.
– Да, она романно рат: вроде чужачка, а с цыганской душой, – согласилась Замбила. – Музыку нашу чувствует как родную.
– Есть кто против? – спросил Шандор и обвёл всех взглядом.
– Я против! – вышла вперёд Мирела. – Никогда она не станет цыганкой! Она только и мечтает к дяде своему вернуться. Нельзя её насильно здесь держать!
– А мы её женим на ком-нибудь, – сказал барон. – Дядя ей мужа и детей не заменит.
– А на ком же ты её женишь? – нахмурилась Хитана. – Кто захочет на безродной жениться?
– Я хочу! – выкрикнул Янко. – Дядя Шандор, отдай её за меня! Мне Даша очень понравилась!
– Тебе подрасти ещё немного надо. А она слишком старая для тебя, – махнул на него рукой барон.
Янко обиженно засопел, отвернувшись к окну.
– Я подумаю и потом скажу, за кого отдам её, – подытожил этот разговор барон. – А вы, женщины, накрывайте праздничные столы. Будем сегодня принимать Дашу в наш табор.
На праздник собрался весь табор. Пришли цыганские семьи из соседних домов, так что народу в доме было много. Даша ела сладкий пирог сывьяко с начинкой из творога и сухофруктов и с удовольствием слушала, как красиво поют цыганки. Особенно ей нравилось, как пела романсы Мирела. Эта протяжная печаль, казалось, шла из самой глубины души женщины. Словно Мирела пела о своей несчастливой жизни:
«На горе белым-бела утром вишня расцвела.Полюбила я парнишку, а открыться не могла.Я опять иду домой. Вся печаль моя со мной.Неужели моё счастье пронесётся стороной?Ай-да-нэ-да-нэ-нэ, ай-да-нэ-да-нэ-нэ.Неужели моё счастье пронесётся стороной?»За соседним столом, где сидели одни мужчины, Гудло подыгрывал певунье на скрипке, а Хохан на гитаре.
Следом запела Хитана:
«Поле, радостное поле, ты цвело слезами!Зрело горе кочевое наше тут веками.Ветер, вея над полями, не внимал обиде,Не понятны были стоны и мечты кибиток.Ветры зимние трепали клочья парусины,Секли плети дождевые кочевые спины.Тучи пьяною оравой солнце скрыв в рогожи,Гнали день и ночь цыгана в вязком бездорожье».– Давай, Даша,
– А можно я русскую песню спою? – попросила девушка.
И после того как ей разрешили, Даша запела:
«Там, где клён шумит, над речной волнойГоворили мы о любви с тобойОтшумел тот клён, в поле бродит мгла,А любовь, как сон, стороной прошла…»– Молодец, девочка, хорошо поёшь, – похвалил её Шандор. – Цыганская у тебя душа, певучая! Будешь теперь ты романно рат. Это почти как цыганка. А имя тебе дадим Гили. Это переводится как «песенка». Согласна?
Даша робко кивнула. Все цыгане одобрительно загалдели и стали её поздравлять.
Так Даша стала цыганкой Гили.
Варвара Петровна два дня не выходила из своей комнаты, всё сидела в кресле и угрюмо смотрела в окно. А на третий день с утра она вышла вдруг очень бодрая и даже повеселевшая. Никита был удивлён такой резкой перемене.
– Так, Никитушка, давай-ка быстрее позавтракаем и съездим к нотариусу, – попросила Варвара Петровна. – Надо сделать то, что мы в тот раз не успели.
– Но ведь ваши друзья погибли… Кому же вы оставите дарственную? – удивился племянник.
– А ты хочешь, чтобы я вам оставила эти деньги? – прищурилась Варвара Петровна. – Сколько тебе нужно? Скажи. Я сейчас же выпишу чек.
– Нет, тётя, мне ничего не надо, – категорично отрезал Никита. – Я решил сам себе на жизнь зарабатывать. А подачки от родственников мне не нужны. Извините, если я вас этим обидел.
– Никитушка, какой же ты замечательный человек! – прослезилась Варвара Петровна. – И как в этой семье мог родиться сын с такой светлой и благородной душой? Поразительно! Но я тебе подарок всё же сделаю. Я куплю тебе, Никита, хорошую машину. И не спорь! Должна же я хоть что-то тебе оставить на память о себе. Ведь я скоро уеду, и больше мы с тобой вряд ли увидимся. А так будешь ездить на машине и вспоминать свою взбалмошную тётю.
– Спасибо, тётя Варя. Я и так вас не забуду. А машину я с радостью приму. Потому что отец, чуть только я отказываюсь ему подчиняться, сразу грозится отнять мою «Хонду». Надоело это! Поэтому мне машина очень даже пригодится.
– Решено! Заедем к нотариусу, а потом в автосалон.
– Так всё-таки кому вы отдадите деньги? Надеюсь, не моему отцу? – спросил Никита и, увидев, как Варвара Петровна удивлённо подняла брови, пояснил: – Очень уж он любит чужие деньги себе прикарманивать. Ему многие предприниматели дань платят. Откровенно говоря, в нашей семье патологический культ денег. Мы и так небедные, но ради ещё одной тысячи долларов, я уж не говорю о ваших миллионах, моя семья готова пойти на какое угодно преступление. Увы, это так. Поэтому, тётя, будьте осторожны. Лично я вам советую поскорее уехать отсюда.
– Нет, Никита, пока я дела свои не доделаю, я никуда не уеду. Иннокентий меня не тронет, я всё-таки его сестра. Это он так, словами меня пугает. Да только я его не боюсь! Для меня он всегда был, да так и остался ничтожным напыщенным индюком! А индюка чего бояться? Он может только забрызгать своей слюной! Это неприятно, но не смертельно, – рассмеялась Варвара Петровна. – Да и вообще я соскучилась по России, по Москве. Хочу напоследок побродить по местам своего детства… Так что собирайся, Никитушка, пойдём подышим Москвой. А насчёт твоего отца не думай, ни копейки ему не достанется. Это я тебе гарантирую.