Девочка с красками
Шрифт:
— Чего ты удивляешься, он же у тебя знаешь каким спортсменом был? — Саша подошёл к Николаю Андреевичу и. подравнявшись с ним, померился ростом. — Да, рост! А вы ещё играете в волейбол?
— Иногда! — всё тем же молодо оживлённым голосом отозвался Николай Андреевич.
Ему здесь нравилось. Он чуть запыхался от своих полётов и чуть-чуть внутренне уже усмехнулся сам над собой, но радостное возбуждение, пришедшее к нему, и какая-то внезапная умиротворённость не оставляли его.
«Правильно сделал, что приехал! — подумалось вдруг. —
Последняя мысль словно зажгла внутри него огни и помогла заглянуть в какие-то самые-самые глуби свои. Что-то внезапно нашло, нахлынуло, вспомнилось, дотронувшись будто пальцем до сердца.
Николай Андреевич оглянулся удивлённо, увидев разом трухлявые стены и свалявшуюся паклю, услышав разом запах тлена и пыли, и заспешил, увлекая Таню, к выходу.
— На воздух, на воздух! И что это вы тут делаете, ребята, в этакой духоте?
Саша решительно заступил ему дорогу.
— Другому бы не показал, а вам покажу. — Он обернулся к друзьям. — Покажем, а? Да я и Тане обещал.
— Ну-у-у! — недовольно протянул Мишка Котов. — А говорил — тайна.
— Тайной и останется! — быстро проговорила Таня. — Ты, что же это, Мишенька, забыл, что я про все ваши тайны знаю? Ну скажи, проболталась я хоть раз, скажи?
— Раньше этого не было, — уклончиво ответил Котов. — А теперь, глядим, ты в сторону подалась.
— Это ты из-за Черепанова, да?
— А что, пара он тебе, компания? Он в нас, если хочешь знать, из ружья в своём саду стрелял. Убить мог.
— Когда стрелял?! — вскинулась девочка. — Что ты болтаешь?
— Не болтаю, а правду говорю, — с несвойственной ему серьёзностью отчеканил слова Мишка. — Ну, залезли мы к нему в сад — подумаешь, невидаль какая! Так уж надо и палить? Из обоих стволов? Прицельно? А хочешь, я тебе три дырки на пиджаке покажу от его дроби?
— Покажи, — сказала Таня, с такой поспешностью шагнув к Мишке, что даже запнулась.
Но тот лишь шутейски развёл руками:
— Дома пиджак-то. Вот пойдём мимо — покажу. Да ты что, не веришь мне? Так спроси у ребят.
— Правда стрелял?
Таня испытующе и очень серьёзно повела глазами по лицам своих товарищей, задержалась взглядом на Васе. Он-то ей неправду не скажет. Либо промолчит, если дал слово ребятам молчать, либо уж выложит всё, как есть.
— Стрелял, — мрачно проговорил Вася. — Злобный он у
тебя. В саду ещё ничего не созрело толком, а уж он палит. И, знаешь, настоящей дробью. Листья так и посыпались.
— А зачем тогда лезли, если ничего не созрело? — осведомился Николай Андреевич, всё это время с интересом слушавший разговор ребят.
— Для разведки, — басовито-ломким голосом пояснил степенный Егор Кузнецов. — Мы думали, что сейчас он не караулит.
— Да, обстоятельные вы ребята, — усмехнулся Николай Андреевич. — Всё, значит,
— А как же! — кивнул Егор. — Знакомство с местностью — первое дело. Учтите, у него там засады, ловушки.
— Он не смел стрелять, — сказала Таня. — Он не смел!..
Николай Андреевич быстро оглянулся на дочь. Его поразил её голос, не по-детски вдруг горестный и с какой-то жёсткой, непрощающей нотой.
— Я больше никогда... — сказала Таня. — Больше никогда... Он не смел стрелять в них, даже если бы они растащили весь его сад и весь его дом. Ведь он мог убить!..
Она судорожно сжала губы, задумалась. Худенькая, длиннорукая, с исцарапанными коленками, в коротковатом платьице — совсем ещё девочка, ребёнок. И какая-то очень уж строгая, по-взрослому опечаленная, по-взрослому сама по себе, сама со своими думами.
Отец вгляделся в неё, и внезапная тревога сжала ему сердце. «Она всё понимает, — подумалось ему. — С ней уже нельзя как с ребёнком. Ей надо говорить всё, до конца».
И ребята тоже во все глаза смотрели сейчас на Таню, на свою девчонку-сотоварища по играм и всяким там озорным затеям. Что-то новое открылось в ней и для них. Какой-то ещё один шажок сделали они в своей жизни, ещё на один шажок повзрослели, угадав эту взрослость в своей приятельнице, поняв, что она не зря, совсем не зря так го-
рестно восприняла их рассказ. Она отрешалась сейчас от человека, который был ей дорог, рвала с ним душевные нити, что уже привязывали её к нему и к его делу, которому он принялся её обучать. И всё потому, что он посмел стрелять в них, чего нельзя было делать, даже если бы они растащили весь его сад и весь его дом.
— Ну ладно, — сказал Саша. — Ну, это ты уж слишком. Может, старик и не целился в нас. Просто попугать вздумал.
Он подошёл к Тане и, словно разбудить её хотел, тихонько дёрнул за выпрямленную напряжённо руку.
— Вот что, пойдёмте лучше сюда. Смотрите вот!..
17
Не выпуская руки Тани, Саша вспрыгнул на тюк пакли, помог вспрыгнуть Тане и повёл за собой с тюка на тюк, как по какой-то потайной тропе, в самый дальний угол варницы. Оглянувшись, кивком головы он позвал за собой и Николая Андреевича. Тот, не раздумывая, тоже вспрыгнул на тюк и пошёл с тюка на тюк по этой неведомой тропке следом за Сашей и дочерью.
— А клялись! — недовольно пробурчал Мишка Котов. — Эх, Саша!
Но и он тоже вспрыгнул на тюк, с которого начиналась дорога к их тайне. За ним следом двинулись и Егор Кузнецов и Вася Ларионов.
Оказывается, целые коридоры были проложены в башне среди этих неведомо как давно завезённых сюда да и. забытых тюков. Чьи-то руки так хитро разместили их, что были тут и проходы, и своды, и даже тайники с отгороженными фанерой входами.
— Твоих рук дело? — спросил Николай Андреевич Сашу, нагнав его в узком проходе, который упирался уже в настоящую, из досок, дверь. — Когда мы тут лазили, этого ничего тут не было.