Девочка с Севера
Шрифт:
— Да забудь ты на минуту о Маше! — нетерпеливо перебил его меценат и, резко остановившись, развернулся к нему.
Аристократ со всего маху налетел ему на грудь. — Бобров и этого, казалось, не заметил.
— Помнишь, я говорил тебе о ней! — перешел он на жаркий шепот.
— О Марии?
— Да черт с ней!
— Выбирайте выражения! — возмутился сэр Доудсен и, высвободив руку из его пальцев, отступил на шаг.
— Ладно, прости, — быстро согласился Серж. — Я говорил тебе о даме. Ну, вспомнил? О ТОЙ даме!
— Честно говоря, я предполагал, что вы говорили о Марии, — озадаченно
— Далась тебе эта Мария! Мария, Мария, — меценат закатил глаза. — Я тебя сейчас представлю.
Он опять схватил его за руку и поволок вперед.
— Вот, — он наконец остановился и, отступив в сторону, явил глазам сэра Доудсена красивую брюнетку с греческим профилем и гордо вскинутым подбородком, — Наталия Касальская.
— Весьма польщен, — Александр поклонился.
Где он уже слышал эту фамилию?
— Что будем пить? — засуетился пылкий влюбленный.
— Мартини, ты же знаешь, — грудным голосом произнесла красавица.
Александр взглянул на нее — ни дать ни взять роковая женщина. Таким на грудь нужно таблички вешать, как на кабинку с высоким напряжением: «Опасно для жизни». Хотя зачем? Она сама — ходячая табличка. Дама была потрясающе красивой. Она находилась как раз в том возрасте, когда образ ее уже не портила девичья наивность, когда все черты, все линии тела уже оформились. Она выглядела совершенной и абсолютно неприступной. Наталия была высокой, чуть ниже самого Александра, стройной, но не хрупкой. Она царственным жестом приняла бокал с мартини, медленно, закрыв глаза, сделала небольшой глоток. Все ее движения дышали чувственностью, столь свойственной, что называется, дорогим женщинам. Александр за свою жизнь таких перевидал немало. И тем не менее слегка ошалел от созерцания этой богини, словно для прогулки спустившейся к простым смертным. Он вырос среди подобных ей — высоко ценящих себя. Но в отличие от них она действительно была красавицей.
— Мы говорили о миниатюрах Тороса Рослина, — очень тихо сказала она. Настолько тихо, что окружающие должны были вслушиваться, затаив дыхание, чтобы разобрать слова. — Смешно.
— Что же смешного в миниатюрах Тороса Рослина? — удивляясь все больше и больше, спросил сэр Доудсен, который представить себе не мог, что Бобров способен рассуждать не только об этом редко произносимом в наши дни имени, но вообще о живописи. — Это, если мне не изменяет память, представитель киликийской школы?
— Смешно, что ни я, ни Серж понятия не имеем об этом Торосе. Я поясню: мне предложили купить часть его иллюстраций, вернее, две, к какому-то там Евангелию, но никто не может определить, подлинник это или дешевая подделка.
— Часть иллюстраций к Малатийскому евангелию?!
— Вот видите, вы знаете больше нас всех, вместе взятых, — она растянула чувственные губы в подобие улыбки.
— Знаю теоретически. Но купить эти иллюстрации невозможно. Они все — собственность музеев, монастырей и библиотек. Я знаю, четыре подписные работы хранятся в монастыре Святого Якова в Иерусалиме, еще слышал про США, Париж и Вену, в самой Армении…
— Пф… — пренебрежительно фыркнула Наталия. — Это не аргумент. Вы же догадываетесь, что большинство подлинников сейчас уже в руках частных коллекционеров. Я что-то не поняла
— Торос Рослин — армянский художник, миниатюрист XIII века.
— Вот как, — разочаровалась она. — А такое европейское имя…
— Вы интересуетесь средневековой живописью? — поспешно задал вопрос Александр, чтобы скрыть неловкость момента.
— Абсолютно нет. Я вкладываю деньги.
— Тогда лучше не рискуйте. Хотя, кому взбредет в голову подделывать Тороса Рослина, ума не приложу. Подобные вещи создают только для сумасшедших коллекционеров, а наобум…
— Или для профанов вроде меня, — продолжила красавица. — Для тех, кто мерит живопись долларами.
— Наталия, ты к себе несправедлива, — сладким голосом запел меценат.
— Брось, — сморщила та царственный нос. — Я не склонна приписывать себе лишние достоинства. Мне хватает того, что у меня есть.
«Это точно, — подумал Александр. — Того, что есть, вполне достаточно, чтобы любого свести с ума».
Оставшись одна посреди танцевальной площадки, Маша огляделась. Никто на нее не обращал внимания. Все присутствующие разделились на группки и весело болтали. Она нерешительно шагнула к бару. Там происходило захватывающее действо — молодой бармен жонглировал горящими бутылками, успевая при этом наливать из них в шейкер и смешивать замысловатый коктейль. Проделывал он это, по всей видимости, для себя, потому что никто на него внимания не обращал. Маша облокотилась на стойку. Он, завидев ее, улыбнулся во все зубы и подмигнул. Установив одну бутылку на голову, бойко спросил:
— Чего изволите?
— Вот этого, — она кивнула на шейкер.
— Это же «Кипучий яд»! — он притворно округлил глаза.
— Ничего кипучего не вижу, — она грустно усмехнулась.
Бармен поймал все бутылки, до этого летавшие в воздухе, поставил их на стойку и внимательно посмотрел на нее. Потом критически заметил:
— Н-да, вам действительно прописан «Кипучий яд». Вам нужно взбодриться.
— Почему кипучий?
— Вот почему. — Он выхватил откуда-то длинную спичку, чиркнул ею и поджег содержимое открытого шейкера.
Жидкость вспыхнула.
— Ax! — Маша отпрянула в удивлении.
Бармен перелил часть горящего напитка в специальный бокал, сунул в него соломинку:
— Быстро пейте, а то выгорит.
Она в ужасе переводила взгляд со стакана на бармена:
— Я это не могу. Это же огонь!
— Заказала «Кипучий яд», так пей! Не пожалеешь!
— А мне плохо не будет? — Она осторожно взяла бокал, на ощупь уже теплый.
— Обязательно будет. Я знаю свое дело.
— Ну и черт с ним! — с неожиданным ожесточением выдохнула Маша.
Ей вдруг стало ужасно себя жалко. Все ее бросили: и Бобров, притащивший ее сюда, и аристократ, поначалу прикинувшийся таким милым. И вообще, она чужая на этом празднике жизни. Никому не нужная! Ну и пусть она напьется. Кому от этого будет хуже?! Она закрыла глаза и с силой втянула в себя горькую маслянистую жидкость. Как ни странно, «Кипучий яд» не обжег горло, а, наоборот, обласкал его.
— Да ты умеешь пить! — с восхищением воскликнул бармен.
— Н-не очень. — Маша поставила бокал на стойку, чувствуя, как тело ее наливается свинцовой тяжестью.