Девочка в бурном море. Часть 2. Домой!
Шрифт:
К Антошке подошел старший помощник капитана мистер Эдгард.
— Так моя жена рубит бифштекс на кухонном столе, — сказал он. — Дайте-ка топор, я вам покажу.
Эдгард ударил легонько обушком раз, другой, и прочный лед на выступе надстройки лопнул, как дно толстой бутылки. Эдгард ловко вклинил острие топора в трещину, и лед распался на куски. Елизавета Карповна тоже работала топором. Антошка попробовала, но не так-то легко было справиться с наледью, казавшейся чугунной, и пришлось не один десяток раз
Стало жарко. Антошке даже показалось, что солнце греет по-летнему и что оно растопит лед. Она скинула шубу и, как все матросы, в одном свитере работала топориком. Елизавета Карповна взглянула на дочь, но ничего не сказала и сама сняла шубу. Звонкий перестук топоров и ломиков, ухающие в море глыбы веселили сердце.
От морской болезни не осталось и следа. Яркое солнце, прозрачное, бесцветное небо и, что там ни говорил боцман, сказочные хрустальные корабли в море создавали праздничное настроение.
Вечером впервые после шторма собрались к ужину в кают-компании. Антошка чувствовала себя равноправным членом за этим столом. Она хорошо поработала и проголодалась. Сегодня подали суп, дымящийся, распространявший вкусный запах мяса, перца, лаврового листа. Все дружно и весело ели. Пикквику тоже налили полную мисочку мясного супа. От жадности у него даже вздрагивал хвостик, мордочкой толкал он миску и возил ее по всей кают-компании.
Только капитан был молчалив и чем-то озабочен. Он быстро съел суп, жаркое и ушел на свой мостик. Помощники его обменивались между собою какими-то междометиями, посматривали на часы, словно чего-то или кого-то ждали. Доктор Чарльз был, как обычно, весел и беспечен.
— Миссис Элизабет прекрасный хирург, — сказал он. — Она отлично ассистировала мне: наш кочегар останется с ногой.
Антошка с гордостью посмотрела на маму.
— Раньше я не поверила бы, что в такую качку возможно делать операцию, — откликнулась Елизавета Карповна.
— Опыт — лучший учитель, — засмеялся доктор.
Улаф собрал тарелки со стола и подал чай.
— Я предлагаю сыграть партию в бридж, — предложил мистер Чарльз. — Не разделите ли, миссис, компанию с нами?
— Я не умею играть в карты, — призналась Елизавета Карповна.
— О, мы вам покажем. Играть очень прост выигрывать сложно.
— А мисс будет развлекать нас веселой музыкой, — сказал мистер Джофри, извлекая из рундука патефон.
На крышке патефона была изображена симпатичная собачка, которая приставила ухо к трубе граммофона. «Хиз мастерс войс» («Голос его хозяина») назывался патефон.
За стол уселись доктор, штурман Джофри, третий помощник Рудольф и Елизавета Карповна.
Антошка завела патефон, поставила пластинку, и патефон ожил. Марлен Дитрих низким и чуть хрипловатым голосом пела о мальчике Джонни.
Мистер Чарльз тасовал карты и объяснял Елизавете Карповне, чтобы она не жалела козырей, когда
«Джонни, Джонни», — звала Марлен.
В кают-компании крепкий горячий чай распространял аромат, на белой скатерти яркими пятнами возникали короли, дамы. Антошка мастерила для Пикквика из пакли новый мячик. Было по-домашнему светло и уютно.
— О миссис Элизабет, — воскликнул Джофри, — у вас ведь был джокер, почему же вы не подложили его вместо дамы треф? Вы имели все шансы на выигрыш. Вот смотрите, — штурман разбросал карты на столе, — король… джокер… валет…
Джофри не успел положить следующую карту.
Грохнул взрыв. Казалось, лопнул океан, раскололся до дна. Свет на секунду погас. Второй взрыв.
— Эге, началось… — вскочил на ноги Джофри.
— Торпеда! В наш корабль! — побледнел Рудольф.
Зазвенели колокола громкого боя; каюта мгновенно опустела.
Иголка на пластинке перепрыгнула назад, и Марлен Дитрих продолжала звать: «Джонни… Джон-н-ни…»
Елизавета Карповна обхватила за плечи дочь.
— Мамочка, мы тонем? — Антошка озиралась вокруг, ожидая, что в каюту сейчас хлынет вода.
Щенок забился под диван и отчаянно выл, плакал, как ребенок.
Антошка выволокла Пикквика из-под дивана и засунула к себе за пазуху.
Елизавета Карповна боялась отпустить от себя дочь, и обе стояли посередине каюты, прислушиваясь.
Никогда еще матери не было так страшно. Не за себя — за Антошку. Она все крепче прижимала голову дочери к своей груди. Смерти она ее не отдаст. Надо быть только очень спокойной, очень спокойной. Паника — это гибель.
В каюту вбежал старый Мэтью.
— Не беспокойтесь, торпеда попала в корабль рядом, — почти радостно сообщил он. — Это так близко, что все подумали, что субмарина в нас влепила эту штуку. Но я сразу понял, что нас бог миловал. Не беспокойтесь. — Он шарил по своим карманам. — Где же мой амулет, о боже, где же амулет?
Мэтью был возбужден. Серые глаза в дряблых веках лихорадочно поблескивали, по огрубелым щекам разлился яркий старческий румянец. Наконец он извлек из кармана гусиное перо и воинственно повертел им в воздухе:
— Вот мой амулет. Это перо дважды спасало мне жизнь. Я, миссис, два раза был торпедирован, и перо спасло.
Антошке показалось, что старик лишился разума и бредит, Как это перо могло спасти человека?
Увидев недоверчивый взгляд девочки, Мэтью принялся с жаром убеждать, что амулет, если он счастливо избран, хранит жизнь моряка.
— Вот спросите, пожалуйста, у них, — сказал Мэтью, увидев входящих в каюту штурмана и третьего помощника. — Мистер Джофри, где ваш амулет?
— При мне, — ответил штурман и вынул из кармана порядком потертую кроличью или заячью лапку. — Левая задняя лапка кролика — самый верный амулет.