Девочка в красном пальто
Шрифт:
Когда мы покупаем билеты и проходим, мама наклоняется и спрашивает:
– Ну, как тебе?
А я только киваю и больше ничего, потому что это даже не рассказать словами, как мне ужасно нравится. Мне нравится, что все тут такое необыкновенное – или очень маленькое, или очень большое. Что у людей блестки на глазах, что одеты они по-разному, как медведи, например, и что на земле лежит великанская книга с загнутой страницей, а когда я дотронулась до нее, то оказалось, что это не бумага, а пластмасса. Я как будто попала в Зазеркалье из «Алисы в Стране чудес» – и теперь возможно все: вырасти большой, как шатер, или стать невидимкой,
Мама читает книжечку, в которой описано все, что будет происходить. Она говорит, что это программа. Надо же, а я думала, что программы бывают только по телику.
– Какую сказку ты хочешь послушать?
Я говорю – волшебную, потому что не могу описать словами картинки, которые крутятся у меня в голове: мечи сверкают в темноте, пираты пугают злобными желтыми глазами, кружится подводное царство, а мохнатые чудовища нашептывают разные тайны.
Мы выбрали шатер с надписью «В тридевятом царстве». Внутри сидела красивая девушка с серебристыми блестками на лице и розовыми крылышками за спиной. В шатре горели разноцветные фонарики, они мигали. Когда все расселись на матах, скрестив ноги, девушка начала читать сказку про фею, которая должна заслужить крылышки с помощью добрых дел. Но девушка читала очень-очень старательно, и было видно, как она волнуется. Она все время морщила лоб, а голос, когда она изображала фею, делался тонким и визгливым, и крылышки повисали все печальней и печальней. К тому же фея была очень уж правильная, совсем не походила на взаправдашнюю, особенно когда поклялась, что никогда-никогда ни одна дурная мысль не придет ей в голову. Но дурные мысли приходят, когда захотят, без разрешения – я знаю это по себе. Когда история закончилась, я сразу же встала и потянула маму за рукав.
– Тебе понравилось? – спросила мама.
– Да, очень, – ответила я. Мне не хотелось говорить, что фея очень уж правильная, а крылышки у нее печальные. – Можно нам пойти еще куда-нибудь?
Мы нашли другой шатер, в котором сказка должна была начаться через полчаса.
– Давай займем место, – предложила мама.
Еще почти никого не было, и мы прошли в первый ряд. Я села на мат рядом с деревянной сценой, на которой стоял пустой стул для рассказчика.
Мама заглянула в программку.
– Тебе наверняка понравится, Кармел. Настоящая писательница будет читать рассказ, который сама сочинила.
Скоро шатер набился битком, в заднем ряду люди даже стояли.
Я оглянулась и увидела этого человека.
Он стоял у стены – ну, не то чтобы у стены, ведь это же шатер, – у него были седые волосы и очки, и выглядел он в точности как рассказчик на моем рисунке. Я улыбнулась ему, как старому знакомому, а он улыбнулся в ответ. Он не отводил от меня глаз.
Писательница появилась из отверстия за сценой. Старая, седая, волосы, как у ежика, в длинной блестящей розовой юбке и синих ботиночках, которые виднелись из-под юбки, а в ушах у нее болтались сережки в виде вопросительного знака. Еще она держала в руках корзинку. Она не сразу уселась на стул, а долго возилась: вынула большой кусок розовой жвачки изо рта и приклеила к бумажке,
Ее история начиналась словами: «В тот день, когда отец ушел, Кассандра так опечалилась, что пошла в сад и похоронила свою любимую куклу».
Я слушала во все уши, потому что эта девочка из истории была совсем как я. Я заметила, что мама поглядывает на меня время от времени, но не обращала на нее внимания, чтобы не отвлекаться. Закончив рассказ, писательница посмотрела в зал поверх красных очков и спросила:
– Может быть, у вас есть вопросы?
Молчание, а потом какая-то женщина сзади подняла руку и спросила:
– Откуда вы черпаете идеи для ваших рассказов?
Понятно, что она спросила не то чтобы из интереса, а просто из вежливости, потому что неловко ведь, когда все молчат. Но писательница все равно отвечает. Идеи, говорит она, приплывают сами собой, а откуда – она даже не знает. Возникают, как из тумана. Не очень понятное объяснение, но человек сказал правду, как мог.
Тут начали задавать вопросы дети:
– А почему вы назвали девочку Кассандрой?
– Что случилось с собачкой? Про нее говорится в начале рассказа, а куда она подевалась в конце?
Писательница улыбается от этих вопросов. Она говорит, что собачка никуда не подевалась, просто о ней больше ничего не говорится, но, возможно, это ее ошибка. Я удивляюсь, когда это слышу, потому что никогда не думала, что писатели могут делать ошибки. Потом она начинает перечислять, с кем можно поговорить, когда чувствуешь себя таким несчастным, как Кассандра – с учителем, с другом, ну и, конечно же, с бабушкой и дедушкой.
И тут я поднимаю руку.
Она сразу указывает на меня – я знала, что так и будет, потому что с самого начала она заинтересовалась мной. Она все время посматривала на меня, когда читала, а теперь наверно думает: вот я скажу что-то интересное и необычное.
– А я вообще никогда не видела своих дедушек и бабушек.
Она улыбнулась и наклонилась вперед, ей и вправду стало интересно.
– Почему, милая?
– Потому что папины родители умерли, а мама со своими не разговаривает с тех пор, как я родилась.
Мамины руки в зеленых рукавах обхватывают колени.
Но писательница все понимает, она сильнее наклоняется вперед и говорит:
– Как интересно! Я была уверена, что ты скажешь мне что-то необычное.
Все решают, что это конец встречи, и начинают расходиться.
– Тебе понравилось? – спрашивает мама.
Опять я киваю, и все, я не могу спокойно говорить после того, как вот так только что выступила перед всеми.
– Пойдем перекусим, Кармел. Ты, наверное, проголодалась. Я, по крайней мере, ужасно.
Я благодарна ей, потому что знаю – ей очень хочется спросить, не чувствовала ли я себя после того, как ушел папа, как эта девочка из рассказа, а я и правда чувствовала, но сейчас не хочу обсуждать это.
Мы покупаем по хот-догу и едим, сидя на холме, прямо на траве, и нам сверху прекрасно видно все: и шатры, и великанскую книгу, и толпу, и людей на ходулях, которые возвышаются над всеми головами. Какое-то время мы жуем, молчим, потом я снова смотрю вниз и спрашиваю: