Девочка. Книга третья
Шрифт:
Он вывел на монитор картинку дюн, пустыня, и на её фоне Макс со шлемом под мышкой рядом с навороченным мотоциклом.
"Где это ты?!"
"Гонял на байке по дюнам Руб-эль-Хали три дня."
"Ничего себе!"
"Дюны классные. Драйв. Но песок после них везде. Не спасал даже спецкостюм. Мы с Досом отмывались после поездки еще три дня."
"Догадываюсь," — улыбнулась я и добавила: "Там же жарко для Дэнни!"
"В пустыню я его не брал. Он оставался под присмотром в Эль-Айне."
И он вновь вывел на экран Немца, сначала на фоне города, где вдалеке виднелась
Рассматривая фотографии и видео Макса в Абу-Даби, а затем и в Руб-эль-Хали на мотоцикле, я улыбнулась и написала:
"У Стинга есть замечательная тема "Desert Rose". Мне кажется она бы подошла, чтобы на ней гонять на мотоцикле по дюнам."
"Да, Desert Rose бы подошла."
— Ты выглядишь грустной, — внимательно изучала мое лицо Эльза, пока мы рассаживались по местам.
— Нет, просто устаю на работе. Но на то он и опыт, — и я сжала ее ладонь, чтобы успокоить.
— Надо тебе витамины прописать, — серьезно произнесла Эльза.
— Спасибо за заботу, — улыбнулась я, а в зале на мое счастье начали гасить свет.
— Мммм… — тихо протянула Эльза. — Сейчас будет моя любимая часть. Вальпургиева Ночь.
Зал погрузился в темноту, всех окутало тревожной тишиной, и Мефистофель вновь вступил в свои права.
Вальпургиева Ночь. Ведьмин костер. Ритуал очищения через огонь. Именно в эту ночь проводилась магическая церемония изгнания ведьм — разжигался костер и сжигалась ведьмина сила.
Это таинство не минуло и меня.
На следующий день после моего обморока у меня были выходные, вернее больничный, выданный мне Кэтрин. Проснулась я ранним утром — Джулия уже уехала на работу, оставив на холодильнике рисунок сердечка с забавной рожицей и записку "оладьи подгорели, кофе получился ужасный, но я старалась".
Я улыбнулась этой трогательной заботе подруги и, вздохнув, осмотрела пустой зал.
Я чувствовала, как на меня наваливается одиночество, я слышала, как на меня давит ватная тишина — словно я попала в вязкий вакуум, где даже пылинки, поблескивающие на солнце плыли с заторможенной медлительностью. Я до боли в челюсти сжала зубы и, зажмурившись, плотно прижала ладони к ушам, чувствуя, как на меня давит эта ватная тишина одиночества.
Только не оставаться домой одной. Нужно отвлечься от этого кошмара — стоявшей перед глазами фотографии счастливой Марты, не погружаться в этот темный омут, иначе он меня засосет с головой.
Я схватила телефон, как утопающий хватается за соломинку, и зашла в свои звонки.
"Позвони Эльзе — говори о чем угодно, только не оставайся в этой тишине", — было первой мыслью, но я не хотела грузить ее своей печалью. "Позвони Максу", — нет, он начнет выяснять, что случилось, его не проведешь, и надо будет что-то говорить, а у меня не было сил на очередную отговорку.
"Нужен кто-то из прошлого, кто не касался Барретта никак", — билось в сознании, и я нашла такого человека. Мой взгляд упал на имя Крис в списке контактов, и я грустно улыбнулась. Вот кто мне был нужен. Крис был,
— За тобой должок, Цветочек! Картина! — услышала я веселый голос Криса и даже закрыла глаза от той радости, которая меня накрыла.
— Крис… — тихо улыбнулась я. — Как же я рада тебя слышать.
— Ого! Оказывается, по мне скучали! — иронично заметил он, но по голосу было слышно, что ему приятно.
— Еще как… — вздохнула я.
— Да ладно. Мы встречались летом.
— Мое предложение остается в силе. В любой момент я могу поговорить с Кэтрин и попросить ее посмотреть твои работы.
— Нет, еще рано. Не хочу портить впечатление сырыми работами. Когда буду готов, сам дам тебе знать. И будь уверена, ты будешь молить, чтобы я отвязался от тебя со своими просьбами.
Я вздохнула — Крис был перфекционистом, что, с одной стороны, было хорошо, но с другой — чертовски мешало ему в самореализации. Он всегда был недоволен собой, и, как следствие — не уверен в своих работах.
— Надеюсь, до членовредительства не дошло?
— Нет. Ван-Гог из меня не выйдет даже в этом. Уши и другие части тела на месте.
— Это радует.
— Как работается у Чейза?
— Чувствую себя Золушкой у мачехи, — пошутила я.
— Начальница тиранизирует?
— Нет. Строга, но справедлива.
— Ну так как? Я тебя пишу? — не отступал от своего плана Крис.
— Боюсь, из меня не получится натурщицы, — горько усмехнулась я.
— Лилл, — заговорил он серьезно, — у меня кризис. Ничего не идет. Я застрял.
— Ты расстался с Ксавье? — первое, что пришло на ум.
— Нет. Но он не поможет в моем творческом коллапсе.
— Ты думаешь, я могу тебе помочь?
— Верю в это.
И я вздохнула — я чувствовала, что Крису нужна была помощь, наверное во сто крат сильнее, чем мне его. Ему нужен был толчок, вера в его силы извне.
— Давай попробуем, но у меня тоже коллапс, — честно призналась я.
— Все еще?
— Ты заметил? — удивилась я.
— Летом твои глаза были, как застывший камень. Будто из твоей жизни ушел кто-то важный и забрал свет.
— Ну и вот. Поэтому и говорю, что натурщица из меня неважная. Не тот материал.
— Напротив — это вызов. Смысл писать счастливые лица? Счастье — оно безликое и у всех одинаковое. А горе — у каждого свое, оно имеет тысячи лиц.
Мастерская Криса, которая по совместительству была еще и его спальней, когда он ссорился с Ксавье, была самым что ни на есть пространством творческого человека, как говорил сам Крис — его убежищем и чистилищем. В углу стоял старый потертый диван, то тут то там валялись тюбики маслянной краски, пол был устлан циновками, заляпанными разноцветными кляксами, в углу были сложены холсты разной величины. У окна стоял мольберт, а по углам были расставлены лампы, скорее похожие на прожекторы фотографа — как я поняла, для нужного светового направления. Но больше всего напоминал о мастерской запах. Это был неповторимый запах масляной краски и растворителя, который въелся в стены и заполнил пространство.