Девочки с острыми шипами
Шрифт:
Сидни терпеливо ждет, и через несколько секунд смотритель Бозе кивает и поворачивается к окну. Сидни светится от радости – она добыла для меня свободу. Протянув руку, она отводит меня на мое обычное место.
Как только я сажусь, Леннон Роуз перегибается через проход, чтобы обнять меня, и шмыгает носом, сдерживая слезы. Я заверяю ее, что со мной все в порядке, и треплю ее светлые волосы. Она возвращается на свое сиденье, озабоченно наблюдая за мной. Раньше я никогда не получала травмы, ни малейшей царапины.
Сидни наклоняется вперед, чтобы осмотреть мое колено.
– Так много крови, – говорит она, поднимая на меня взгляд. – Как думаешь, врач сможет это исправить?
Леннон Роуз охает. Мы с Сидни поворачиваемся к ней.
– Конечно, сможет, – говорю я, чтобы успокоить Леннон Роуз, хотя в мои мысли пробирается беспокойство о том, что шрам может остаться на всю жизнь. – Доктор Грогер – лучший врач в округе.
– Безусловно, – соглашается Сидни с той же интонацией.
Леннон Роуз паникует уже немного меньше, но по-прежнему хмурится. Она самая чувствительная из всех учениц. Мы стараемся не расстраивать ее без причины. Все мы понимаем, что плохое поведение всегда влечет за собой последствия. Но раньше мы с ними никогда не сталкивались, потому что не нарушали правил. То, что я сделала, было неправильным, значит, я заслужила боль, которая за этим последовала, даже если мне это не нравится. Мое мнение не имеет значения.
Я откидываю голову на сиденье и закрываю глаза, пытаясь расслабиться в надежде, что это облегчит колющую боль в колене. С переднего сиденья то и дело доносится хлопок, с каким лопается пузырь жевательной резинки. Внезапно мне кажется, будто за мной наблюдают. Я открываю глаза и высовываюсь в проход. К своему удивлению, я обнаруживаю, что Валентина Райт повернулась ко мне, и в ее лице та же решимость, которую я видела у нее в Федеральном цветнике и от которой у меня волосы встают дыбом.
Я не знаю, что ей сказать, не знаю, чего она хочет. От ее вида мне неуютно. Я быстро оглядываюсь по сторонам, но другие девушки не обращают на нее внимания. Однако смотритель заметил ее и теперь разглядывает, слегка наклонив голову.
– Повернись, – приказывает он.
Валентина не слушает. Никак не реагирует на его слова. Она продолжает наблюдать за мной, ее взгляд прикован к струйке крови, сбегающей по моей ноге. Ида Уэлч и Марианна Линдстром, сидящие за ней, озабоченно переглядываются.
Мое сердце начинает биться быстрее. Леннон Роуз выглядывает со своего сиденья, чтобы понять, что происходит. Ее широко раскрытые глаза полны страха.
– Валентина, – повышает голос смотритель Бозе. – Я сказал, повернись.
Вместо того чтобы подчиниться, Валентина встает и оказывается в середине прохода. Кто-то испуганно ахает. Сидни выпрямляется, ее руки вцепляются в зеленую спинку переднего сиденья. Аннализа наклоняется в проход и шепотом просит Валентину сесть, осторожно наблюдая за смотрителем. Но Валентина словно не слышит. Она делает шаг в мою сторону. Я хватаю ртом воздух, испугавшись всеобщего внимания.
Смотритель вскакивает и вцепляется в запястье Валентины. Скрипнув зубами от боли, она пытается высвободить руку. У меня за спиной
Смотритель выкручивает руку Валентины, пытаясь заломить ее за спину, так что Валентина вскрикивает от боли. Несколько секунд он всматривается в ее глаза, а затем толкает ее на сиденье. Она тут же вскакивает снова, а он опять толкает ее вниз, на этот раз более резко.
– Ни с места, – предупреждает он, тыча указательным пальцем ей в лицо.
Валентина пристально смотрит на него в ответ, но не встает. Вместо этого она непокорно наклоняет голову. Я никогда не видела, чтобы кто-то из девушек вел себя так, как она, и не понимаю, что с ней не так. Слова, сказанные ею в Федеральном цветнике, явно были первым симптомом ее недостойного поведения.
– Ты только что заработала себе сеанс терапии контроля побуждений, – сообщает Валентине смотритель. Он стоит на месте, нависая над ней, и кажется, будто он увеличивается в размерах, а она сжимается. – Я об этом позабочусь.
Леннон Роуз, сидящая напротив меня, через проход, снова шмыгает носом, но на этот раз я не пытаюсь ее успокоить.
Смотритель садится, достает свой телефон и принимается негромко с кем-то разговаривать, не переставая следить за Валентиной. Она же, в свою очередь, сидит и смотрит вперед, в лобовое стекло, снова до невозможности неподвижная.
Я чувствую, что Сидни хочет спросить меня, что только что произошло, но мы не решаемся заговорить. Мы не хотим, чтобы нас отправили к психоаналитику вместе с Валентиной.
Терапия контроля побуждений – наказание, которое нам назначают, когда обычной корректировки поведения недостаточно. Наказание, которое нас страшит, даже если мы его заслуживаем.
Я попадала на терапию контроля побуждений лишь однажды и не хочу возвращаться туда снова. Это произошло вскоре после моего первого дня открытых дверей – мероприятия, которое академия проводит несколько раз в год. Родителей, спонсоров и инвесторов приглашают на праздник в честь наших достижений. Но мои родители не явились в отличие от всех остальных. Я чувствовала себя одинокой и покинутой. Я расплакалась и никак не могла успокоиться. Все было не так. Со мной было что-то не так.
Я поговорила с Антоном – нашим психотерапевтом, и он порекомендовал мне эту терапию. Но я не хотела, чтобы меня наказывали, хотя он и сказал мне, что это ради моей же пользы, что терапия сделает меня лучше. Он сказал, что я слишком остро на все реагирую и что терапия контроля побуждений поможет мне лучше справляться с эмоциями.
Я плохо помню, что было дальше. После окончания процедуры терапия контроля побуждений стирается из памяти. Я только помню, что зашла туда в слезах, а двадцать четыре часа спустя вышла, чувствуя себя лучше, как он и обещал. И все-таки каждый раз, когда я пыталась вспомнить, что же случилось, накатывало сокрушительное чувство тревоги. Очень странно испытывать такое чувство отдельно от воспоминания, которое могло бы его вызвать. Когда я спросила Антона, он сказал, что это нормальная часть лечения.