Девственница

Райз Тиффани

– В нем есть откровенный секс.

– Люди иногда занимаются сексом. Как я слышала. Время от времени. Когда они не в монастыре.

– Тебе не обязательно об этом писать.

– Не обязательно. Но я хочу.

– Ты хочешь, чтобы тебя вышвырнули отсюда?

– Ну, нет.

– Тогда на твоем месте, я бы сожгла эту ересь. Сегодня же. Избавься от него, пока никто другой не нашел и не прочитал. И перестань тратить свой талант на этот мусор. Используй его, чтобы написать что-то хорошее. Когда Бог дает тебе дар, ты используешь его для того,

чтобы прославить Его, а не для того, чтобы прославить грех. Или, что еще хуже, прославить себя.

– Некоторые люди не считают секс грехом, мама.

– А некоторые люди думают, что земля плоская, и что нет ничего плохого в том, чтобы позволять своему священнику бить и насиловать тебя. Эти люди ошибаются.
– Мать бросила страницы на стойку. Она указала на них пальцем.
– А теперь избавься от них, пока это не нашел кто-нибудь другой. Если снова найду их, я сама вышвырну тебя отсюда.

Элли сглотнула.

– Хорошо, - ответила она.
– Прости.

– Хорошо. Спасибо.

Мать в последний раз с отвращением покачала головой, и подошла к двери прачечной. Элли чуть не расплакалась от облегчения. Она была так уверена, что ее мать знала о ней и Кайри... но это. Грязная история? Это был пустяк.

Но...

– Мам?

Мать остановилась у двери и обернулась.

– Что, Элеонор?
– спросила она резким тоном.

– Ты правда считаешь меня талантливой?
– Голос Элли прозвучал тихо даже для нее.

Сначала мама не ответила. Она смотрела на Элли, которая поежилась под ее пристальным взглядом.

– Я прочла каждую страницу, - наконец ответила мама.

– Правда?

– Мне не нужно было читать каждую страницу, чтобы понять, что именно я читаю. Признаюсь, я продолжала читать даже после того, как сказала себе остановиться.

– Кажется, это хороший знак, - улыбнулась Элли. Ей было ненавистно то, как сильно она хотела и нуждалась в похвале матери.
– Мне было весело писать ее. Думаю... может быть... думаю, она довольно хороша.

Мать снова замолчала. Ее губы были плотно сжаты, а глаза ничего не выражали. Элли пыталась смотреть на маму как на маму, а не как на монахиню, которой та стала. Если она снимет облачение, наденет старый белый халат и снова отрастит длинные черные волосы, немного накрасится... она снова станет мамой.

– Ты помнишь день в школе? Кажется, тебе было около шести. Первый класс. Они выводили детей по одному из класса и тестировали их в коридоре?
– спросила ее мать.

– Думаю, да. Да, - ответила Элли, кивая.
– Там были карточки и разноцветные блоки, а мы должны были сложить их.

– Ты ведь знаешь, для чего это было?

– Нет.

– Они проводили тесты на IQ для всех первоклассников.

– Так вот что это было. Все, что угодно, лишь бы выйти из класса на несколько минут. Они давали нам печенье и апельсиновый сок.

– Я никогда не говорила тебе об этом, но через неделю мне позвонили из школы и сказали, что ты набрала больше баллов, чем остальные в классе. Твой IQ

был...

– Сто шестьдесят семь, - ответила Элли.

– Гений.

– Сейчас я бы не сдала с таким же результатом, - ответила Элли, пожимая плечами.
– Дети обычно лучше сдают.

– Они сказали тебе твой балл?

– Он сказал, - ответила Элли. Она имела в виду Сорена.

Тело матери напряглось.

– Он сказал? Почему?

– Он был куратором моего испытательного срока, помнишь? И мне нужно было поддерживать свои оценки на должном уровне. Однажды я мучилась с алгеброй. Я плакала, потому что не могла понять. Он застукал меня плачущей над учебником. Он приготовил мне горячего шоколада, сел рядом со мной на скамейку напротив двери своего кабинета. И он сказал мне, что видел мои школьные записи, и что мой IQ был чем-то необычным. Я ответила, что не чувствовала себя очень умной. Он сказал, что IQ - это не показатель того, что ты знаешь, а того, как быстро работает твой мозг. Если бы мозг был атлетом, значит математика не мой вид спорта. Но когда-нибудь я найду свое место, и тогда ничто не помешает мне делать со своей жизнью все, что я захочу. Затем он помог мне с домашним заданием, пока я не разобралась с ним наполовину.

Долгое время мать только смотрела на нее. Элли подобрала страницы со стойки.

– Может, это мой вид спорта, мое место, - ответила Элли, прижимая страницы к груди.

– Я должна была сказать тебе, какая ты умная, - сказала мама.
– Мне не следовало позволять ему говорить тебе об этом.

– Так почему же ты этого не сделала?

– Не знаю. Ты была такой самоуверенной, такой высокомерной, когда росла... Предположила, ты уже знаешь, что ты самая умная девушка в округе. Ты вела себя так, будто знаешь все.

Элли слегка рассмеялась.

– Я была высокомерной маленькой засранкой.

– Была?

– Ладно, есть. Все еще есть.

– Знаешь, мне иногда приходилось посылать тебя в твою комнату, вместо ссоры с тобой, потому что боялась, что ты сможешь найти выход из любой ситуации. Несомненно, ты иногда обводила меня вокруг пальца своей логикой.

– До сих пор не понимаю, какой смысл застилать постель, если я планирую спать ночью и снова взъерошу ее.

– По той же причине почему мы встаем каждое утро и пытаемся сделать наш мир лучше, хотя знаем, что кто-то все равно испортит его. Вот почему.

Элли усмехнулась и кивнула.

– Очень метко подмечено. Ты тоже очень умная, мама.

– Спасибо. Рада, что ты наконец это заметила.

– У меня на это ушло всего двадцать семь лет.
– Элли скоро исполнится двадцать семь. Слишком скоро. Время быстро летело, а она все еще не знала, что делать, когда и если она покинет аббатство.

– Ты будешь хорошо себя вести, не так ли? Ты избавишься от этой истории?

– Конечно. Безусловно. Ее никогда не существовало.

– Я сплю спокойнее, зная, что ты здесь, а не где-то там. Не хочу, чтобы они заставили тебя уйти.