Девушка из Пантикапея

Давыдов Исай

— Non intellego.

— Чего-чего? — Тётка даже прикладывает руку к уху, чтобы лучше слышать.

— Она не понимает по-русски, — вставляю я. — Она говорит вам, что не понимает.

— Иностранка, что ли, какая?

Витька, махнув рукой, снова начинает объяснять, и тётка снова ему не верит. В конце концов Витька, кажется, уже готов взмолиться:

— Ну, хорошо, тётя Нина! Думай, что хочешь, только помоги нам!

— Чего надо сделать-то, милый ты мой? Тут-то уж хоть не ври!

Витька объясняет. Надо съездить с нами в Ялту. Надо подобрать в магазинах Корнелии платье, туфли, чулки, бельё, плащ какой-нибудь... В общем, всё, что необходимо девушке на время задуманного нами путешествия.

Тётка

слушает Виктора и осуждающе смотрит на Корнелию.

— Где ж вы её такую непутёвую подобрали? — спрашивает она. — Это ж надо, чтоб у девчонки чулок не было? Это ж ни в какие ворота!

Витька снова начинает объяснять. Тётка, махнув рукой, почти кричит:

— Да хватит мне ересь-то эту пороть! Готовь лучше деньги! Завтра с утра и поедем... Ночевать-то, надеюсь, у меня будете?

— У тебя, тётя Нина, у тебя!.. Ты уж вот Корнелию пристрой. А мы и в машине переспим...

— Для всех место найдётся!

Через полчаса мы ужинаем на тесной, маленькой терраске и уходим к морю. Оно лежит у наших ног тихое, ласковое и нежно облизывает прибрежные камни. Оно что-то бормочет в темноте, как будто рассказывает вечную и в то же время всегда новую легенду. Каждому слышится в шуме моря что-то своё. И мне кажется сейчас, что море рассказывает удивительную легенду про темноволосую и голубоглазую девочку, которая родилась шестнадцать с лишним веков назад, которую воспитывали сначала рабыни, а затем космонавты, которая побывала в другом мире на далёкой и несчастной планете. Про девочку, которая шагнула из рабства в социализм, которая видела быт античности и технику будущего и должна быть поэтому одновременно наивной и мудрой. Я показываю рукой в морскую даль и говорю:

— Море.

— Mare, — отвечает мне Корнелия.

— Море! — настаиваю я,

— Море! — повторяет она и улыбается. — Море!..

Мы медленно идём по берегу, показываем на скалы и камни, заборы и скамейки, тополя и каштаны и ведём урок русского языка, который мы начали сегодня утром и который нам предстоит вести ещё долго, очень долго.

И когда поздно вечером, в глубокой темноте августовской крымской ночи, мы возвращаемся к дому Витькиной тётки, я вдруг решаю, что нужно сейчас же, немедленно, научить Корнелию ещё одному очень важному слову. Я показываю на всех нас троих и говорю латинское «amici» и перевожу по-русски «друзья».

И Корнелия понимает и с улыбкой повторяет — очень точно, звук в звук:

— Дру-зья! Amici! Дру-зья!

Я показываю на Витьку и говорю латинское «amicus» и русское «друг». Потом показываю на себя и говорю то же самое.

Корнелия понимает и легко повторяет:

— Друк. Amicus! Друк. Дру-зья!

Потом вдруг лукаво улыбается и поднимает вверх палец:

— Sed magic amico veritas! [16]

...Первую половину следующего дня мы проводим в ялтинских магазинах. И по мере того как Витькина тётка заходит с Корнелией в одну примерочную, в другую, в третью, она всё сочувственнее и доверчивее глядит на свою юную попутчицу. Мы с Витькой не знаем, что происходит в этих примерочных. Мы только догадываемся об этом по смущённому и возбуждённому лицу Корнелии, по глубоким вздохам тёти Нины и по её тихим, как бы к самой себе обращённым словам:

[16]

Но истина дороже друга!

— Ровно дитя малое... Ничегошеньки не понимает... Это ж надо — комбинации шёлковой сроду не видела...

И всё-таки к обеду Корнелия одета. На ней остроносые чёрные туфельки и лёгкое, хотя и не самое модное платье. Тут уж ничего

не поделаешь — платье тётя Нина выбирала по своему вкусу. Из магазина в магазин мы носим новенький коричневый чемодан и укладываем в него тапочки, свёртки с бельём, серый плащ, халат, купальник... Это очень здорово, что тётя Нина сообразила купить Корнелии купальник. Мы бы наверняка забыли. В чемодане же лежит и чёрно-серебристый костюм Корнелии, в котором она ещё сегодня утром выехала из Гурзуфа, Она сама вынесла из магазина этот костюм, завёрнутый в бумагу, и сама уложила его в чемодан. В этот же чемодан она положила и маленький белый ящичек, на котором, кроме ручек, ничего больше я так и не мог разглядеть. Что могло быть в белом ящичке? Корнелия говорила, что может установить связь с космическим кораблём Гао... Может, это и есть её передатчик? Мы обедаем в открытом кафе, на набережной. Мы берём бутылку «Массандры», и тётя Нина ворчит, что мы зря тратим деньги, что можно было бы пообедать и у неё, что нам ещё хватит забот и расходов с этой странной девчонкой, которая точно с Луны свалилась — ничего не знает. Даже как чулки пристёгиваются... Витька слушает тётю Нину и чешет затылок.

— Ничего, тётя!.. Одну бутылочку можно... А от остальных нам всё равно теперь придётся отказаться... Бюджет не выдержит...

Пообедав, мы возвращаемся в Гурзуф. Нужно отвезти домой тётю Нину. Она торопится, потому что вечером уезжают квартиранты и надо принять у них комнату.

Тётя Нина оставляет нас ночевать у себя, хотя мы и собирались успеть к ночлегу в ялтинский кемпинг.

— И не думайте, — решительно говорит она. — Никакого вам кемпинга не надо. Зря деньги-то тратить... Да и не пустят вас всех в кемпинг. У Корнелии паспорта-то, небось, нету?..

— А ведь верно, тётя Нина, — говорит Витька. — Без паспорта не пустят... Как мы сразу не сообразили?

— Вы уж по дороге старайтесь квартиры для ночёвки подыскивать, — советует тётя Нина. — С квартирантов паспорта не спрашивают... — Она вздыхает. — Ох, и хлебнёте вы ещё с ней горя!..

Мы сидим с тётей Ниной рядом, Я вижу, как жалостливо глядит она на Корнелию. Она, видимо, никак не поймёт, откуда взялась Корнелия и почему эта девушка не знает многих элементарных вещей. Теория относительности для тёти Нины — тёмный лес. Она и не слыхала про такую. Где ж ей понять, — откуда взялась Корнелия?

Наконец Витька останавливает в тёткином дворе машину и поворачивается к нам.

— Тётя Нина, — говорит он, — проведи с Корнелией инструктаж по поводу купальника, а? Мы бы сейчас на море пошли... А то уже второй день у моря и даже не искупнулись.

— Ладно уж, проведу! — Тётя Нина улыбается. — И где вы только её такую нашли?..

Через час мы уже в море, в воде, по-вечернему тёплой и нежной.

Корнелия входит в воду осторожно, боязливо, и я уже хочу подойти к ней и подать ей руку. Но Витька, уловив моё движение, удерживает меня:

— Подожди. Пусть сама.

— Мне кажется, она ни разу не купалась в море.

— Чудак, она просто отвыкла. Как она могла жить в Пантикапее и не купаться в море?

Мы оба восхищённо смотрим на неё. В сиреневом купальнике, тоненькая, тепло-белая, как статуэтка из мамонтовой кости, Корнелия удивительно хороша. Она понимает, что мы любуемся ею. Но я чувствую: есть что-то нехорошее в том, что мы любуемся ею оба, вместе. И, видно, она это тоже чувствует, потому что вдруг бросается в воду и плывёт в море. Она плывёт легко, уверенно, как будто плавала вчера, позавчера и вообще каждый день. И мы ошалело смотрим на неё, а потом бросаемся вдогонку. Но догнать её не так-то просто. Она хорошо плавает. Однако мы всё-таки её догоняем и заворачиваем к берегу, и она хохочет и кричит что-то звучное и весёлое на своей латыни.