Девушка из стекла

Кот Юлия

По правде говоря, мои отношения с одноклассниками, да и вообще положение в школе, были абсолютно нормальными до пятого класса. Мы дружили с Сарой, которая ныне бегала за Бриджит, словно собачонка, и заезжала за ней по пути в школу, практически превратившись в ее швейцара и водителя. Я посещала художественный кружок, играла в школьном театре, пусть не близко, но общалась с одноклассниками, и меня абсолютно не тяготила необходимость каждое утро вставать в семь часов по любимому будильнику с птичкой и отправляться на остановку, чтобы ожидать неизменно желтый автобус с неизменным водителем в лице Дага.

Родители Бриджит тогда еще не разбогатели, ее отец был обычным работником автосалона, где он продавал машины не самой

премиальной марки, и каждый день мистер Десфиладо завозил дочку в школу по пути на работу. Затем в течение года он несказанно разбогател и совершенно удивительным для всех образом открыл свой собственный автосалон, в котором ему больше не приходилось работать обычным продавцом. Тогда семья Десфиладо переехала поближе к школе, купив большой белый дом с колоннами и лепниной на главной улице Локпорта, а родители Бриджит после этого головокружительного успеха почему-то разошлись. Я подозревала, что это стало большой трагедией для нее, и даже хотела поддержать, но она будто обозлилась на весь мир и поспешила спрятаться в своем коконе. Она собрала армию подружек, которых напустила на меня, словно рой безжалостных ос. Бриджит Десфиладо, будто феникс, восстала из пепла родительского развода, стала носить еще более дорогую и модную одежду, наносить вызывающий макияж и своим огнем почему-то решила сжечь меня.

Все бы ничего, но одновременно с этим и моя подруга Сара переехала из Лейквилла, ее родители купили дом в одном квартале от особняка Десфиладо. Она перестала со мной общаться и переметнулась на сторону врага. Поначалу она просто делала вид, что меня не замечает, но после всецело встала на сторону Бриджит и перешла в открытое наступление, не пропуская ни одного повода сморщить нос и отпустить колкость в мой адрес.

Это повергло меня не только в шок, но и в состояние перманентного уныния. Из веселой девочки я превратилась в тусклое нечто, слонявшееся по коридорам и не находившее, чем себя занять без лучшей подруги. Мама отдалялась от меня все больше, Майки было всего четыре годика, и я не могла проводить с ним много времени. Я осталась совершенно одна. Я перестала существовать для мира, а он перестал существовать для меня. Преподаватели все реже и реже вызывали меня к доске: кому-то стала безразлична сидящая за последними партами тень, и они выставляли оценки по результатам тестов или проверочных работ; кто-то вызывал меня раз в месяц и скорее торопился посадить обратно, чтобы не всколыхнуть омут забытья, в котором я тонула.

Со временем Бриджит и ее компания стали самыми популярными девчонками в школе. Они продолжали меня донимать и выдумывали все более изощренные способы унижения, которые опускали мою самооценку, и без того находившуюся в плачевном состоянии, на уровень морского дна. Однажды подруга Бриджит, Колли, утащила мой рюкзак и разбросала все вещи по мусорным бакам школы. Мне пришлось весь день перебирать содержимое урн, чтобы найти тетради и учебники, а также ключи от дома, без которых я не могла вернуться. Следующие полгода все называли меня не иначе как бездомной или попрошайкой и предлагали покопаться в мусорном баке или отдать остатки обеда.

В другой раз Бриджит подговорила Сару вынуть мою спортивную форму из шкафчика в раздевалке, вымочить ее в унитазе, а затем вернуть обратно. Форма пролежала в шкафчике неделю, и, когда я открыла его, чтобы переодеться к занятию, я почувствовала такое зловоние, что меня едва не стошнило, как и стоявшую рядом одноклассницу. По такому случаю в раздевалку даже пожаловал тренер Картер. Войдя, он тут же зажал нос двумя пальцами и поморщился.

Бриджит, его любимая ученица, тут же начала жаловаться, что я совершенно не моюсь, и моя форма воняет так, будто ее носила не девочка, а горный тролль, и что ей тяжело находиться одном помещении с такой грязнулей. Закончила она свою тираду тем, что этим запахом можно даже отравиться, будто слезоточивым

газом или чем-то вроде, и вообще она пожалуется отцу. Лицо тренера Картера во время монолога Бриджит оставалось бесстрастным, он лишь иногда делал короткие вдохи ртом, продолжая придерживать ноздри пальцами, и чем больше Бриджит развивала тему, тем плотнее он зажимал нос. В конце концов он строго посмотрел на меня и, попросив принимать душ после тренировки, пулей вылетел из раздевалки. Хохот одноклассниц разносился по всему полю, и я не сомневалась, что его услышали даже в главном здании школы.

Никто не хотел ощутить на себе гнев самопровозглашенной принцессы школы и ее свиты. И если кто-либо не хотел открыто вступать со мной в конфликт – читайте, просто обзывать и смеяться, – им приходилось просто делать вид, что меня не существует. Так продолжалось несколько лет, вплоть до старшей школы. Я очень надеялась, что с возрастом в красивой голове Бриджит Десфиладо увеличится количество извилин и она перестанет меня донимать, но мечты имеют противное свойство не сбываться. Так произошло и с нашей враждой. Если большинство учащихся и одноклассников продолжили меня не замечать по инерции, но прекратили открытые оскорбления и насмешки, то Бриджит и ее компании это не касалось.

В воображении я часто рисовала картины возмездия: как колко отвечаю Бриджит на оскорбления, остроумно парирую очередную нелепую сплетню или надеваю ей на голову рюкзак, в очередной раз выброшенный в урну. Но ни на что из этого мне катастрофически не хватало смелости; казалось, это качество умерло вместе с надеждой на возвращение отца и поддержку мамы в трудную минуту. А возможно, я не была смелой с самого начала? Может быть, я была рождена для того, чтобы стать тенью, пылинкой, отзвуком в пустой комнате.

Единственный человек, который поддерживал меня, – брат Майки. Достигнув того возраста, когда он мог понимать, что с его сестрой произошло что-то нехорошее, он утешал меня. Говорил, что все образуется, забудется и что самое прекрасное, что есть на белом свете, – это моя улыбка, и он будет безмерно счастлив, если я прямо в эту минуту перестану плакать, подарю ему этот легкий изгиб уголков губ, и мы пойдем играть во двор или кататься на велосипедах. Так и происходило.

При воспоминании о Майки в душе защемила тоска, я старалась как могла спрятать эмоции в самый дальний ящик, ни за что их не выпускать, не давать надежде на его возвращение померкнуть. Я знала, что он справится, и не давала себе даже секунды в этом усомниться, раз за разом затыкая навязчивый голос в голове, который нашептывал: «Может, ты никогда больше его не увидишь?»

Я мотнула головой, отгоняя неприятные мысли. Что бы сейчас сказал Майки, если бы узнал, что я позволяю неуверенности, будто червю, заползать в мысли? Он бы велел отбросить их. Что бы он сказал, если бы я сообщила ему, что у меня спустя годы унижений и гонений появилась одна-единственная, чуть забрезжившая на горизонте возможность утереть Бриджит нос, разозлить ее, пусть и на несколько минут? Он бы посоветовал сделать это немедленно.

Я выпрямилась и преодолела последние ступеньки на пути к первому этажу. Так тому и быть, стоит хотя бы раз в жизни не потерять возможность пообщаться с парнем мечты, а между делом разозлить главную задиру, портившую мне жизнь с пятого класса.

По пути в столовую я прошла мимо большого зеркала и даже решила заглянуть в него, чтобы немного привести себя в порядок. На меня смотрела перепуганная девушка с большими, красными от недосыпа глазами, красными же щеками, которые предательски выдавали эмоции. Красная толстовка помялась, хотя я сомневалась, что это случилось только сегодня, страшно предположить, сколько она пролежала на полу в углу комнаты. Я потянула кофту за ворот и принюхалась, мне же еще рядом с Гарри сидеть, не хотелось подтверждать кличку вонючка, данную мне после того происшествия в раздевалке.