Шрифт:
«И прибежал отрок и донес Моисею, и сказал: Елдад и Модад пророчествуют в стане».
(Числ.11.27)
Она
– И вот представь себе, Славка…
Друг глубоко вздохнул, повертел перед собой бутылку.
– Представляю, Артурка, – ответил я.
Артур остался моим лучшим, единственным другом университетских времен.
Год шел за годом, через
Смысл дружбы заключался не в рыбалках и шашлыках на природе, а в возможности поделиться чем-то, томящим душу.
То, что это шло под выпивку, не удивляло.
Бывали вещи, которые даже другу не раскроешь на трезвую голову.
А он явно хотел что-то раскрыть.
– На самом деле нифига не представляю, – поправился я. – Но если ты хочешь рассказать – значит, это важно.
– Важно, Славка, еще как важно!
В кафе по утреннему часу было пусто, мы сидели в дальнем углу у стеклянной стены.
Несмотря на это, Артур понизил голос.
– Ты ведь у родителей один?
– Один, да, – подтвердил я. – А что?
– То, что ты не знаешь, как это – расти вместе с сестрой.
– Не знаю, конечно. Хотя…
Я пожал плечами.
– Многие живут с братьями-сестрами, никто не умирает. Что тут особенного?
– Давай! – не отвечая, друг поднял свой бокал.
– Давай, – согласился я. – С утра выпил – весь день свободен.
Меня ничто не ограничивало.
Бездетный, неженатый и счастливый, я сам распоряжался своим временем.
– Если это армянский коньяк, то я – балерун Нижинский!
Крепко поморщившись, Артур стукнул донышком по столу.
– На свете нет столько армян, чтоб всех снабдить настоящим коньяком, – возразил я.
– Это точно.
– И закуска – говно.
– С этим согласен, – я кивнул. – Вероятно, для старорежимных коньяков хороши были и сыр и лимоны. Для нынешнего нужно иное.
– А что именно?
– Одна моя подруга любила закусывать коньяк квашеной капустой.
– Ничего себе!
– Говорила, с такой закуской можно пить и армянский и грузинский и даже калининградский.
– Надо попробовать.
Бармен запустил музыку.
Пауза исчерпалась, пора было возвращаться к теме.
Друг налил себе еще, взглянул на меня.
– Ты знаешь Майку?
– Майку?..
– Мою сестру.
– Нет. Знаю, что она у тебя есть, не более того.
– Ну так вот, Славка…
Молчание было многозначительным, я не подгонял.
–…Ты говоришь – ничего особенного. Ничего, конечно. С кем угодно, но не с Майкой.
– А что она? Эта твоя… Майя?
Ни одной знакомой Майи у меня не имелось, но имя априорно не нравилось.
Он было не то чтобы некрасивым,
Хотя Август я тоже не знал.
А вот Юлии подтверждали отношение.
– Что с ней не так?
– Сначала все было «так».
– Она вообще старше тебя, или моложе?
– Моложе на четыре года. Сейчас ей двадцать шесть.
– Ясно, – сказал я, хотя ничего так и не стало ясным.
– С детства мы были лучшими друзьями, каких представить невозможно. Майка ко мне льнула, я ее по-всякому опекал.
Вкрадчиво постукивая каблуками, приблизилась официантка – на вид наша ровесница – выразительно посмотрела на пустой графин.
– Повторите, – сказал Артур, не выдержав долгого взгляда.
– Хорошо.
Опустилась рука с алыми ногтями.
В глубоком декольте показались края бюстгальтера – белого, опушенного кружевами.
Эта женщина еще не разуверилась в своей жизни.
– Только можно что-нибудь получше? – остановил я.
– Есть «Золотой аист».
– Молдавский?
– Российский.
– Российского не употребляем.
Она взглянула с уважительным интересом.
– Из молдавского есть «Квинт», пятилетний. Но дороже.
– Несите «Квинт», – вступил в диалог друг. – А дальше посмотрим.
Официантка простучала прочь, мы остались одни.
– Мы учились в одной школе, – продолжил Артур. – Все десять лет – ну, то есть шесть – я регулярно ходил к Майке и бил ее одноклассников.
– Бил?!
Я поразился.
Услышать такое от друга – спокойного и уравновешенного, нередко охлаждавшего меня самого – было удивительно.
– Ну да. Кого в лоб, кого по лбу, кому просто давал пенделя.
– А за что?
– Казалось, они обижают Майку. Не так смотрят, непочтительно разговаривают, имеют в виду нехорошее.
– Ну ты даешь, Артурка. Никогда бы такого не подумал.
– Я бы и сам сейчас не подумал. Но тогда по-другому не мог. Как понимаю, считал Майку своей собственностью. И бил всех, кто рядом с ней.
– Ничего себе… – я покачал головой. – И тебе ничего не было?
– Было, и еще как. Ругали, жаловались, вызывали к директору, грозили исключить. Как все обошлось, сам уж не знаю. А потом…
Он опять сделал паузу.
Должно быть, теперь предстояло услышать нечто невообразимое.
–…Потом… Я уже заканчивал универ, она училась на втором курсе. То есть ей было лет восемнадцать или даже девятнадцать. Да, в общем, и неважно. Важен результат.
– А какой результат?
Теперь я задал точный вопрос.