Девушка Лаки
Шрифт:
Серена обхватила деда за талию и прижала к себе. То, что они пережили, коренным образом изменило их отношения, причем не в лучшую сторону; однако, когда все вновь вернулось на круги своя, самое главное в них осталось неизменным.
–Я люблю тебя, дед, – прошептала она, отстраняясь от него.
Гиффорд покраснел и уставился себе под ноги, как будто устыдившись столь откровенным признанием.
–Собираешься охотиться за этим великаном-каджуном? – ни с того ни с сего спросил он.
Этот неожиданный вопрос застал Серену врасплох – у нее не было даже мгновения на то, чтобы придумать правдоподобную отговорку. Вместо ответа она лишь покачала головой и перевела взгляд на пол,
–В чем дело? Или ты считаешь, что он тебе не пара, потому что не носит дорогих костюмов, шелковых галстуков и не читает «Уолл-стрит джорнэл»?
Реплика деда вернула Серене боевой дух. Она гордо вскинула подбородок и сердито посмотрела на Гиффорда, однако мгновенно поняла: он в очередной раз подначивает ее, как то за ним водится.
–Неправда, и ты сам это прекрасно знаешь, – спокойно ответила она.
–Да, ему несладко пришлось. Но Лаки хороший парень, – ворчливо заметил Гиффорд.
–Я знаю. Может, в один прекрасный день он и сам это поймет. Я не могу заставить его в это поверить.
–Ты его любишь?
–Да.
Гиффорд нахмурился, и его кустистые брови сошлись на переносице.
–То есть он тебе нравится, но вести на него охоту ты не намерена.
–Дед, речь идет о человеческих отношениях, а не об охоте, – сухо возразила Серена. – Я же не могу явиться на болота, вооруженная ружьем, и силой заставить его переехать ко мне. Не в моей власти и не в моих силах притащить его сюда, в этот дом. И вообще, как можно заставить человека полюбить тебя? На Лаки давит груз прошлого. Есть вещи, с которыми он должен разобраться сам. А когда он разберется – при условии, что это произойдет, – может, тогда он поймет, что нам хорошо вместе.
–Что ж, хотелось бы надеяться, – смягчился Гиффорд и задумчиво потер подбородок. – Лично мне было бы неприятно думать, что это я подтолкнул тебя в его объятия, чтобы ты потом страдала. Хотя, если честно, я не прочь обзавестись правнуками.
–Гиффорд! – возмущенно воскликнула Серена и слегка зарделась.
Впрочем, старик даже бровью не повел. В его глазах не было и капли раскаяния.
–Смотрю, ты вся извелась. Стала тощая, как последний щенок в помете, – заметил он, окидывая ее глазами с ног до головы. – Надо сказать Одили, чтобы она тебя как следует подкормила.
Серена лишь покачала головой:
–Не надо ее попусту беспокоить. Я поужинала в самолете.
В ответ на ее реплику Гиффорд презрительно фыркнул и направился по коридору в сторону кухни.
–Тоже мне, в самолете… Ту дрянь, какой там потчуют, я не скормил бы даже собственным псам.
Серена проводила его взглядом. Одной из причин, вынудивших ее вернуться домой, была ее убежденность в том, что после всего случившегося Гиффорд нуждается в ее присутствии. К счастью, похоже, она заблуждалась. Старик в состоянии прекрасно позаботиться о самом себе. А чтобы не испортить с ним отношения, ей самой придется жить в постоянном напряжении.
Серена занесла чемоданы в комнату. Здесь она сбросила с ног туфли, сняла слегка помявшийся дорожный костюм, надела домашний халат и решила разобрать вещи, прежде чем ее свалит усталость.
Делала она это медленно и как-то совсем механически. Впрочем, в последнее время все ее движения были механическими. Она жила как будто на автопилоте. Без всякого энтузиазма занималась ежедневными вещами. Умом, тем более умом дипломированного психолога, она понимала: рано или поздно эта летаргия пройдет. А пока ей остается лишь пережить это время, день за днем действуя подобно автомату. Разумеется, ничего хорошего в этом нет, но это лучше, чем ничего. В более
Она вернулась в Чарльстон, чтобы завершить все незавершенные дела, перенаправить пациентов другим психотерапевтам, продать квартиру и попрощаться с друзьями. Все это ей удалось без особых хлопот. Завтра она поедет в Лафайетт и начнет присматривать себе офис. По идее, ей полагалось с радостью и уверенностью смотреть в будущее, но – увы. Вместо них ею владело оцепенение, притуплявшее все ее чувства.
Слишком многое произошло в ее жизни за столь короткое время. Неудивительно, что она, не выдержав столь колоссальной эмоциональной нагрузки, как будто впала в спячку. Это не что иное, как защитный механизм. Казалось, нервы ее оголены и любое прикосновение к ним вызывает нестерпимую боль. Способность чувствовать возвращалась к ней лишь поздно вечером, когда она, усталая и одинокая, лежала не сомкнув глаз и пыталась отогнать от себя тяжкие мысли. Вот тогда они вновь обрушивались на нее высоковольтным зарядом душевной боли, которая, отступив, оставляла после себя лишь пустоту.
С момента кульминации событий в Шансон-дю-Терр прошел месяц. Впрочем, еще предстояли судебные слушания. Предполагалось, что показания должны дать Мейсон, Уиллис, Перре и Перри Дэвис, который, по сути дела, выступал в качестве посредника между Мейсоном и обоими головорезами. А вот Лен Берк отделался лишь легким испугом. К сожалению, не нашлось веских доказательств его причастности к преступлению. Алчность – не повод для судебных обвинений. Шелби во всем созналась сама и, как участница заговора, получила условный срок. Взяв с собой детей, она переехала к родителям Мейсона в Лафайетт. Кстати, тем удалось собрать для сына сумму залога, и теперь они были заняты тем, что пытались найти для него самого лучшего адвоката, какого только можно купить за деньги. Город полнился слухами о том, какие тайные сделки проворачиваются для того, чтобы замять скандал, однако никаких официальных заявлений пока сделано не было.
Серена поймала себя на том, что все это ей, в сущности, неинтересно. Ее было все равно, какое преступники получат наказание, какая будет назначена сумма ущерба. Потому что никакие деньги не способны вернуть утраченное доверие, компенсировать разочарование в людях. Ей хотелось лишь одного – поскорее забыть эту историю и жить дальше.
Гиффорд вновь поселился в Шансон-дю-Терр как полновластный хозяин поместья, как будто ничего не случилось. А если и случилось, то давно перешло в область туманных воспоминаний. Он уже планировал строительство нового сарая для сельскохозяйственной техники, не говоря уже о более мелких ежедневных делах. С Джеймсом Арно они уже начали подумывать о том, а не сделать ли лангустов новым источником дохода, помимо сахарного тростника.
Как то бывает, жизнь постепенно вернулась в обычное русло. Раны со временем затянулись, оставляя после себя почти невидимые глазу шрамы – по крайней мере, заметные лишь тем, кто сам все пережил.
Серена положила в комод последнюю стопку белья и задвинула ящик, а когда подняла глаза, то встретилась взглядом с собственным отражением в любимом зеркале. Что самое поразительное, внешне она ничуть не изменилась – на нее смотрело то же лицо, что и до всей этой истории. Даже царапины и синяки, оставленные той ужасной ночью на болотах, и те зажили и исчезли навсегда. Ей же почему-то казалось, что недавние события должны были оставить на ее лице неизгладимый след, который был бы виден всему миру. Но нет, если она и носила какие-то шрамы, то только шрамы душевные.