Девушка лет двадцати
Шрифт:
Я вернулся к себе домой и написал то, что полагалось для газеты: половину материала – о новой, готовящейся к постановке опере, половину, причем более объемную, – об «Элевациях № 9».
Глава 10
Теперь все свободны
– Неужели все было так ужасно, как вы пишете? – спросил Гарольд.
– Ну да! Просто хуже не придумаешь. Я уж не говорю о том, как он использовал классику, чтобы…
– Насколько мне известно, все прочие отзывы исключительно благоприятные.
– Вовсе нет! Сегодняшний «Хранитель» весьма зло прошелся насчет случившегося.
Гарольд перевел свой взгляд
– «По поводу этого образчика… попсовой музыки, за которую юнцы голосуют руками и ногами, и только лишь из чувства профессионального долга я не стану вдаваться в подробности… мешанина стилей никогда не приводит к сенсации… сидение разом на трех стульях». Так пишет этот юноша Болсовер.
– Я знаю, он был…
– Я специально направил туда вас двоих, чтобы отразить одно событие с двух различных точек зрения, а получилось, что вы оба придерживаетесь одного и того же мнения.
– Это не совсем так. Мы, исходя из различных точек зрения, решили независимо друг от друга и по разным причинам, что никакой ценности это произведение не представляет.
– Но это мнение расходится с общей оценкой! Мы уже беседовали как-то с вами об опасностях излишнего оригинальничанья. Независимость независимостью, но неужели нельзя найти здесь некий компромисс? Скажем, в смысле техники исполнения или чего-либо еще в этом роде?
– Нельзя же говорить о технике в отрыве… Нет, Гарольд, не думаю, что вам и Терри удастся убедить что-нибудь изменить!
– Ладно, ладно!
– Ведь вы же его не выносите! Я имею в виду Роя.
– Я главный редактор газеты! Кстати, как он?
– Сегодня его должны выписать из больницы.
– Весьма прискорбно это слышать. Уж если врачи занялись его мозгами, должны были их ему вправить! И все же, в целом, дурь ему слегка повыбило.
Пожалуй, впервые за все время нашего знакомства я ощутил в голосе Гарольда некоторую теплоту, и, тут уж действительно впервые, он задержал свой взгляд непосредственно на мне. Кажется, приподнялась завеса над очередной крохотной тайной: я был включен тогда в список приглашенных на званый обед в клуб «Траншея» вовсе не случайно, а вполне намеренно, чтобы мог лицезреть собственными глазами поражение своего приятеля.
– Вы его совсем не знаете, – сказал я. – Вам не…
– Единственное, что вы можете для меня сделать, – Гарольд снова втиснулся в свою глухую раковину, – так как я не желаю иметь с ним никаких отношений, скажите ему, что он победил. Больше я ни во что не вмешиваюсь.
Я стоял и ждал, имея все основания надеяться, что Гарольд в своей обычной манере устного потока сознания отметит-таки, что мое любопытство удовлетворено.
– То, что произошло, оказалось почище, чем статейка, которую я грозился напечатать. Должно быть, тут они вдвоем потрудились. Ни одна газета не взялась бы это печатать, а «Проныра Том» – это не газета? Помните, что они в прошлом году устроили тому актеру, причем тот не получил с них ни гроша? Даже если вы выиграете, им нечем с вами расплачиваться. Можете искать себе другое место.
– Ну да, могу себе представить, – сказал я, восприняв последние слова как легкое обобщенное выражение всяческих мытарств, связанных с попыткой возбудить тяжбу против «Проныры Тома».
– Нет, вы не поняли! Это вы… ищите себе другое место!
– Ах так!
– Я вам выпишу чек на месячный оклад и вышлю на ваш адрес.
– Благодарю! Ну вот и еще один удачный способ
– Лучше, чем ничего. Но это еще не все. Всему свое время. Мне ваша писанина не требуется. Как вам известно, я с самого начала был против вашего зачисления к нам в газету.
– Нет, Гарольд, впервые слышу! Вы уверяли, что как раз ваша была идея!
– Чушь, вам это приснилось! Итак, всего наилучшего!
Придя в редакцию, я поделился с Коутсом и Болсовером своими новостями.
– Как дерьмо он настолько многогранен, что остается только снять шляпу перед его изобретательностью! – припечатал Коутс.
– Да, увольнять одновременно и меня ему уже как бы не так интересно, – заметил Болсовер. – Скажите, Дуг, вам он здорово подгадил?
– Ни в малейшей степени! Вполне могу переключиться на небольшую колонку в «Дисках и слушателях». И еще у меня контакты с фирмой «Бранденбург Рекорде». Хотя все-таки противно.
– Пошли-ка в «Руно», угощаю пивом! – предложил Коутс.
– Я уж и так вам должен. И не один раз.
– Присоединюсь к вам, как только будет одобрен мой материал, – сказал Болсовер.
– Я все сделал как надо тогда вечером? – спросил меня Коутс в зале «Руна».
– Все отлично! Благодаря вам мне как раз хватило на все времени.
– Я боялся, он догадается, что это розыгрыш, и повесит трубку. Ну, и как у вас все потом образовалось с вашей затеей?
– Все прошло, как было задумано.
– Так это же просто замечательно!
– В какой-то степени можно сказать, что да.
Домой я вернулся примерно к трем часам, порядком накачавшись пивом с сосисками, и уселся играть «Вариации» Брамса – Генделя. После одного-двух фальстартов исполнил произведение в стремительном темпе и с большим чувством, хотя и непривычно часто для себя попадая мимо нот. «Ладно-ладно, – думал я, погружаясь в дремоту на своей кушетке, – Шнабель [11] в свое время еще не так мазал». К пяти я уже выпил чаю с тостом, принял ванну и приоделся, и наконец после долгого пути быстрым шагом, поездки в метро, а потом еще пути покороче быстрым шагом я оказался у дома Коупса в самом начале седьмого.
11
Шнабель Артур (1882–1951) – австрийский пианист.
Мистер Коупс собственной персоной, обряженный в пиджак в розово-белую полоску, вызывавший в памяти допотопные музыкальные комедии из сельской жизни, встретил меня и препроводил в свой кабинет. Там уже маячило около дюжины гостей выше среднего возраста, некий грубоватый подбор типажей, державших в руках бокалы с каким-то непонятного вида питьем. Я заметил Гилберта, беседовавшего лицом к лицу с жестикулирующим служителем Церкви. Потом из-за чьей-то спины вынырнула Вивьен, одарила меня сестринским поцелуем и представила своему (старшему) брату с невесткой, их я сразу узнал по фотографиям, а также какой-то молчаливой толстухе, по-видимому тетке. Вивьен немедленно снова куда-то скрылась, и ее место занял мистер Коупс, вручивший мне небольшой стаканчик, наполненный жидкостью, от которой я мысленно попытался с некоторым успехом отогнать сходство с анализом мочи, взятым у тяжелобольного. Подошел мистер Коупс в сопровождении человека, которого по виду вполне можно было принять за исполненную шаржистом левой ориентации карикатуру на отставного майора и которого действительно кто-то назвал «майор».