Девушка, мент и бандит
Шрифт:
А ведь в первый раз Желвак попал к хозяину по голимой подставе.
Тогда он только из армии вернулся, а служил в морпехе - он и в детдоме самым здоровым был. Ну и в частную охрану подался. Тогда - во второй половине восьмидесятых - в стране начался бардак, называемый перестройкой и гласностью. Старые вожжи отпустили, постромки обрезали, а другой узды накинуть не успели - и понеслась птица-тройка родимая…
Мало кто помнит теперь громкое дело кооператива "Виталия", который шил местную обувь по итальянским лекалам. А тогда его магазин с огромной светящейся вывеской первым из частных
Потом, разумеется, основного владельца обвинили в спекуляции, уходе от налогов, нарушении трудового законодательства и заодно в семи смертных грехах. И загудел пионер частной промышленности в места весьма отдаленные на полтора десятка годиков. Не ко двору пришлась чиновникам от перестройки отечественная дешевая и качественная обувь. Впрочем, властям во все времена невыгодно хорошее и дешевое свое. Потому что тогда становится невозможно проталкивать на наш рынок дорогое чужое. Не бесплатно проталкивать, разумеется…
Но крах "Виталии" был уже потом. А поначалу дембель Николай Гладильцев был принят на работу сменным дежурным по торговому залу. Это была собственная закамуфлированная служба безопасности кооператива, потому что тогда еще не было ни охранных контор, ни даже братковских крыш не было. Все только еще начиналось и строилось фактически с нуля. А вот наезды уже и тогда случались…
Работал Гладильцев честно.
Глядя на его фигуру, а тем более на его доброе лицо, никому из посетителей даже в голову не приходило хулиганить. Пару раз пришлось выставить за дверь забредавших пьянчуг - вот и все охранные дела. Хозяин жмотом не был, и у молодого вышибалы стали водиться деньги…
Кто знает, как сложилась бы судьба перспективного охранника после закрытия кооператива… Скорее всего, либо организовал бы свою охранную контору, либо к братве прибился - таким же вот бакланом, которые перед ним сейчас топчутся понуро. Но рок распорядился иначе.
Как-то Николая, отсыпающегося после ночного дежурства, разбудил настойчивым звонком сосед Мишка Оленев. Они друзьями не были, но знакомыми были добрыми и не раз по-соседски помогали друг другу по мелочам. Мебель подвинуть или трешкой до получки выручить…
Но в этот раз Мишка едва не плакал и просил в долг крупную сумму. Брат, мол, загибается, а операцию сделать могут только за границей. И родственники в Израиле есть, и помочь с выездом могут, но нет денег. Собирает вот везде, где можно…
А у Коли тогда как раз накопились деньги. Он подумывал уже прикупить подержанную иномарку, что по тем временам было круто. А душа у него еще была доброй и наивной.
В общем, одолжил он соседу на три месяца тысячу американских рублей, а спустя полгода начал волноваться и спрашивать, не пора ли, мол, долг вернуть. Мишка не отказывался, благодарил за помощь, сообщал, что брату уже лучше, но упорно тянул кота за хвост. Коля через Мишкину мать, жившую на другом конце города, выяснил, что у Оленева никаких братьев нет, а сам он в последнее время только и тащит у матери деньги. Уж распродал все. Говорят, что играет в карты по-крупному…
На другой день разъяренный охранник зашел к Мишке и сказал, что все знает, что Мишка может
– Могила!
– побожился Мишка.
– Завтра я тебе верну половину железобетонно, а еще половину на днях.
А следующим вечером Желвака, выходящего из Мишкиной квартиры, взяли на лестничной клетке с помеченными долларами и невесть откуда взявшимся патроном в кармане. Пригласили понятых, оформили честь по чести вымогательство, незаконные операции с валютой и хранение оружия. А на следствии предъявили еще и магнитофонную пленку, на которой среди шумов и хрипов можно было с трудом различить блеющие Мишкины слова: "На, возьми пятьсот. А еще пять сотен я тебе послезавтра сам занесу. Не убивай только".
А он ведь поначалу подумал, что Оленев так глупо пошутил…
Заступиться за сироту было некому. Откупиться уже нечем. И он пошел по этапу. Еще на пересылке ему объяснили, откуда взялся патрон, и сколько из присвоенной тысячи сосед отдал ментам, чтобы Колю Гладильцева, а теперь арестанта Желвака, закрыть.
Отомстить не удалось. Уже через полгода Мишку Оленева пописали за карточный долг, который в этот раз он отдать не сумел. А Желвак с той поры больше всего боялся не смерти, сумы или тюрьмы, а элементарных подстав.
И ненавидел ментов.
Вот и сейчас сообщение о дорожном беспределе ментов рассердило Желвака. Он нарисовал на них очередной зуб и решил наказать за нарушение джентльменских соглашений.
Но это потом, потому что сообщение о пропаже трех гладиаторов встревожило Желвака значительно сильнее. Его ребята просто так не пропадают. Срочно надо было разбираться, пока не выросла из маленькой неприятности большая проблема.
– Ну, что молчим? Давай, Червонец, выкладывай.
Червонец рассказал все.
Про убийство музыканта, о котором Желвак, разумеется, знал. О суде и о приговоре. Про то, что у лабуха убитого оказалась подружка, которую в ресторане Червонец даже не заметил, да и на суде не обратил внимания. В общем-то, и не до того ему было, если честно. А вот Васек Кривой заметил - и по дружбе Червонцу глаза раскрыл. Но, похоже, и Бастинда заметила, что недоброе замыслила лабуховская швабра, которую, оказывается, Линой звать.
А потом изувеченное тело Бастинды было найдено на стройке, на которую сама бы она просто так ни в жизнь не поперлась. Бастинда была тренированной спортсменкой, голыми руками ее не возьмешь… Вполне возможно, что она попала в засаду. Или несчастный случай? Но ведь что-то ее на место трагедии привело? Вот и порешил Червонец с братвой прищучить эту маруху смутную и всю правду у нее выведать. Разобраться.
Квартиру нашли без труда, но дома девицы не оказалось. Поэтому Червонец там троих оставил - Мокрого, Леху Жареного и Витька. Ждали, что вечером с девицей приедут, но не дождались.
В носу у Червонца засвербило, и он громко чихнул.
Извинившись, он полез в карман за платком, и на пол со стуком выпал экспроприированный в квартире Лины медальон. Посмотрев вниз, Желвак поинтересовался:
– А это что еще за хрень?
Червонец поднял медальон с пола и собрался было уже положить его обратно в карман, но Желвак сказал: