Девушка-павлин
Шрифт:
«Как высоко я забрался! — удивился Синь Мань. — Отдохну немного и полезу дальше». Лег Синь Мань на камень и крепко уснул. Во сне он не помнил, где находится, повернулся неловко и покатился вниз. Хорошо, что упал на мягкую землю и не разбился. Подниматься вверх уже не стал и вернулся домой.
Третий брат — Синь Хэн — надел обувь для восхождения на гору, взял еду, заткнул за пояс топор и отправился за ключом.
Подойдя к горе, он увидел, как она обрывиста, как много на ней острых камней, но, не задумываясь, стал подниматься на вершину.
Долго
Порвал одежду Синь Хэн, кровь запеклась на исцарапанных руках и ногах. Наконец добрался до вершины и увидел высокую зеленую сосну, а на ней ключ, переливающийся золотыми лучами.
Снял Синь Хэн ключ, спустился к подножию и открыл гору с сокровищами.
Люди брали эти сокровища, и бедность покидала их жилища.
Это произошло в давние-давние времена.
Но до сих пор люди не забыли имя смелого Синь Хэна.
Прохладный ветерок
Когда-то давным-давно жил богатый: помещик. Он много ел, пил, веселился и был толстый-претолстый.
Когда летом нестерпимо пекло солнце, толстяк лежал в темной прохладной комнате и слуга обмахивал его веером.
Если слуга начинал сильно махать, помещику становилось холодно, а если махал тише — толстяку казалось, что он не перенесет жары. С бедного слуги пот катился градом, но не мог он угодить своему хозяину.
— Недотепа, — говорил помещик, — не можешь доставить мне удовольствие.
Слуга разозлился и, показывая помещику в окно, сказал:
— Встань и посмотри на крестьян, которые работают под горячими лучами солнца. А ты лежишь в комнате, и тебе кажется жарко. Неужели тебе жарче, чем им под палящим солнцем?
Толстяк еле поднялся с циновки, подошел к окну, посмотрел.
— Крестьянам не жарко, — сказал он.
— Откуда ты знаешь, что им не жарко?
— Они взмахивают своими большими мотыгами и делают ветер, — ответил помещик. — Им даже холодно.
Слуга подумал: «Подожди, подвернется случай, я заставлю тебя поднять прохладный ветер».
Через несколько дней в городе открылась ярмарка. Помещик решил туда поехать и долго раздумывал, как лучше отправиться — на лошади или в паланкине. Слуга, сообразив, что предоставляется возможность проучить помещика, посоветовал ехать на лошади.
— На лошади ехать прохладнее, — сказал слуга. — Я оседлаю тебе лучшего коня.
Помещик взобрался на лошадь, слуга взял ее под уздцы, и они отправились на ярмарку.
День был очень жаркий. От знойного солнца оба обливались потом. Изнемогая от жары, помещик сказал:
— Я больше не могу. Укроемся под каким-нибудь деревом.
Но во всех четырех направлениях не видно было ни одного кустика.
— Ты разве не видишь, что поблизости нет деревьев? — сказал слуга. — Проедем еще несколько ли, а
Слуга быстро шагал, держа в руке повод. Помещик задыхался и несколько раз падал. Наконец они увидели у дороги одинокое деревцо. Помещик полуживой сполз с лошади и растянулся на земле. Он дышал, как загнанный конь.
Прошло много времени, прежде чем толстяк пришел в себя.
— Иди скорей, приведи ко мне врача! — закричал он.
— Есть другой выход, — сказал слуга и побежал в поле. Там у крестьян он взял мотыгу и вернулся.
— Почтенный, — обратился он к помещику, — я занял для тебя хорошую вещь, она поднимет ветер. Вставай, пойдем со мной в поле.
Помещик поднял голову и стал браниться.
— Ах, ты, нищий! Ты хочешь моей смерти. Вернемся домой — там я сведу с тобой счеты.
— Но ты же сам говорил, — возразил слуга, — что, работая, крестьяне мотыгами поднимают прохладный ветерок. Я хотел только одного — чтобы тебе было прохладно. Разве не так?
Живодер Чжао
На правом берегу реки Циншуйхэ жил помещик по прозвищу Чжао-Живодер. Был он жадным, бесчестным, всегда обманывал своих батраков.
Приближалось время весенних полевых работ, но к Чжао-Живодеру никто не приходил наниматься на работу. Он стал беспокоиться. Но, подумав, нашел выход. На ленточке красной бумаги он написал: «За работу плачу больше других — тридцать лянов серебра», — и повесил бумагу на свои ворота. «Кто-нибудь да придет, — думал Живодер, — вот тогда он у меня и попляшет».
Бедняк Да-ху жил на левом берегу Циншуйхэ, все его знали как хорошего работника. Продав дрова, бедняк возвращался домой. На воротах Чжао-Живодера он увидел красную бумагу.
Дома Да-ху стал советоваться с младшим братом Эр-ху — идти ли ему работать к Живодеру Чжао. Брат уговаривал не ходить.
— Никогда не поверю в добрые намерения Живодера Чжао, — говорил Эр-ху. — Он же славится тем, что сдирает с батраков десять шкур.
— Но на бумаге ясно написано, — отвечал Да-ху, — «Жалование тридцать лянов серебра». Не думаю, чтоб он обманул и заплатил меньше.
И Да-ху пошел к Живодеру Чжао.
— Мы заключим с тобой договор, — сказал помещик. — Если ты не выполнишь какого-либо моего поручения, я из твоего жалования удержу десять лянов серебра.
Да-ху, не подумав, согласился.
— Я старый хлебороб. Какое же может быть поручение, которого я бы не выполнил!
Да-ху начал работать, не разгибая спины. Он уже проработал несколько месяцев, вдруг к нему подошел Живодер Чжао и велел большой кувшин вставить в маленький, а в другой раз приказал просушить на солнце полы (в китайском деревне в прошлом даже в помещичьих домах полы были земляные). Эти поручения Да-ху не мог выполнить, и Живодер высчитал у него из жалования двадцать лянов серебра.