Девушка, переставшая говорить
Шрифт:
В гавани бок о бок стояли прогулочные яхты и потрепанные деревянные лодки. Они бились о причал, поднимались и опускались в неровном такте. В деревне было не много больших яхт, когда Кайса была маленькой, а теперь здесь только и были что яхты и большие парусники как доказательство растущего благополучия и того, что лодочная жизнь изменилась. Речь уже шла не о борьбе за выживание, а о хорошей жизни, иногда рыбалка на корабле или прогулки на яхтах вдоль побережья. Осталось всего несколько рыболовных ботов. Большинство из тех, кто жил за счет
Вдруг налетел резкий порыв ветра. Он срезал верхушки волн, бьющих о берег, отправив пенные вихри в воздух. Такой ветер – предвестник осадков. Они шли по пятам: сначала маленькими брызгами на лице и вскоре мощной стеной ледяного дождя, перешедшего в снег с дождем.
Кайса побежала, у нее не было ни дождевика, ни навеса для коляски. За несколько секунд она промокла до нитки. Съежившись, она изо всех сил толкала коляску в гору в сторону дома. Юнасу все казалось очень веселым, он радостно повизгивал, наклонялся вперед и вытягивал ручки за откидной верх.
Когда она пробегала мимо гаража у дома, зазвонил мобильный. Она зашла под крышу и нажала на кнопку ответа.
Это был дежурный начальник «Суннмёрспостен». Он перешел сразу к делу: могла бы она выполнить работу для их газеты? Он слышал, что теперь Кайса живет в Лусвике, и они получили сведения, что полиция огородила там один из домов.
– Вы что-нибудь знаете об этом? – спросил он.
– Полиция собирается начать расследование убийства, – ответила она.
– Вы серьезно? Возможно ли, чтобы вы подготовили материал об этом для нас?
В последнее время Кайса все чаще и чаще ловила себя на мысли, что скучает по бурной жизни журналиста в теленовостях на «Канале 4». Вся цель переезда в Лусвику была в том, чтобы начать спокойную жизнь, вдали от суеты и стрессов, поездок в час пик, чтобы не забирать и не отвозить детей в школу и на занятия в свободное время, постоянно вкалывая, чтобы все успеть. Но вместо хорошей жизни все это оказалось стоянием на месте, а убийство проповедника создало в деревне атмосферу, далекую от того благополучия, с которым Кайса связывала это место.
– У нас сегодня нет ни одного журналиста на этой территории, и, вероятно, придется послать кого-то из Олесунна, – продолжил он. – Мы можем позвонить в полицию и сделать статью в главной редакции, но нам нужны фотографии места происшествия сейчас же.
– В таком случае я должна обговорить это со своим начальником. У меня есть разрешение только от «Канала 4», – ответила она. – Дайте мне пару минут.
Она радовалась этому свободному году и планировала потратить время на написание книги о вкладе женщин во время войны в западной Норвегии, эта тема давно ее интересовала. Во всяком случае, она и не думала, что будет работать журналистом.
Когда Карстена подстрелили, она неделями сидела у его постели; сначала было неясно, выживет ли он вообще, а когда он все-таки выжил, они долго не знали, сможет
Когда прогресс стал замедляться, Карстен опустил руки. Все мучительнее и тяжелее стали тянуться дни. Для него и для всех вокруг него. Тот сильный и уравновешенный полицейский, возглавлявший столько опасных дел, потерпел крупную катастрофу и впал в депрессию. Визиты к психологу не особенно помогали. Иногда Кайса думала, немного стыдясь, что ему просто хочется, чтобы все было так, хочется безынициативно сидеть и взращивать в себе озлобление.
Они говорили о переезде в Лусвику, по крайней мере на какое-то время, еще в то лето, когда реставрировали дом. И когда она снова предложила это – возможно, смена обстановки пойдет Карстену и всей семье на пользу, – он согласился.
Поначалу переезд в Лусвику как будто дал Карстену новый импульс. Но было много вещей, с которыми он не мог справиться, и их приходилось улаживать Кайсе. Теперь Карстен мог подолгу сидеть в кресле у окна и ничего не делать, интроверт, с выражением лица, говорившим о том, что мыслями он в другом месте. Где именно он был, о чем думал – этим он не делился с Кайсой.
Она так боялась потерять его. Когда он лежал в больнице, то был всего лишь оболочкой собственного тела, и все, что она в нем любила, отсутствовало – мимика, улыбка, смех, слова. А теперь ей казалось, что она все же потеряла его, несмотря на то, что он выжил.
По ночам он поворачивался к ней спиной с окончательным «спокойной ночи». Он не реагировал, когда она прижималась к нему и гладила по спине. Притворялся, как будто спит. Но дыхание его выдавало. Она пыталась сказать, что ничего страшного, если не все будет работать, как прежде, все наладится спустя время. И тогда он резко, совсем непохожий на себя, раздраженно обрывал ее.
Но в основном он молчал, и она часто замечала, как он наблюдал за Юнасом с выражением лица, полным грусти и смирения.
«Так живи ради Юнаса! – хотелось ей закричать ему. – Живи ради него!»
Но она этого не делала.
Когда Кайса вернулась домой, Карстен сидел на своем обычном месте – в плетеном кресле у окна. Рассказав ему, что случилось, она на короткое мгновение увидела проблеск интереса в его глазах.
– Сиссель Воге – это дочь убитого в прошлом году, – сказала она. – Проповедника.
– Вот как? – Он отвел взгляд и повернулся к газете.
Она не стала кричать, подбадривать его, говорить, что он мог бы помочь участковому. Это могло бы стать возможностью вернуться на работу. Вместо этого она сказала: