Девушка по вызову
Шрифт:
Латынин возник на пороге гостиной в наспех надетых брюках и выглядел более чем комично. Увидев сидящую в вальяжной позе в кресле Эмму, он сначала зажмурился, потом замотал головой, словно прогоняя видение… Валентина с красным лицом была, конечно, смертельно напугана. Но вдруг встретившись глазами с Эммой, шумно, с видимым облегчением, вздохнула:
– Эмка! Как же ты нас, черт тебя подери, испугала! – Она была в длинном шелковом халатике, растрепанная и смешная. Она бросилась обнимать Эмму. Латынин скрылся в спальне и вернулся уже полностью одетый, но без носков, босиком… Похоже, что он пребывал в сильнейшем
– Борис, расслабься. – Валентина, вдруг вспомнив о существовании любовника, в знак нежного чувства протянула ему руку. – Просто ты пока ничего не понял… Эмма – хозяйка этой квартиры… Она – свой человек… Эмка, как я рада тебя видеть… Ты прекрасно выглядишь… Господи, как здорово, что ты приехала! Только жаль, что мы уже выпили все вино… Знаете что, я сейчас схожу к себе и принесу остатки коньяка… А вы меня подождите, хорошо?
Эмма вопросительно посмотрела на нее, и Валентина, опередив ее вопрос, быстро, скороговоркой, ответила:
– Мой муж в Киеве по делам… Так что в этом смысле все нормально…
Она выглядела такой счастливой, что Эмма порадовалась за нее, хотя встретить в своем доме Латынина, человека, которого она обманула и которому теперь стыдилась посмотреть в глаза, ей было неприятно.
Едва за Валентиной закрылась дверь, как Эмма, приложив палец к губам, словно предупреждая, что говорить будет только она, присела рядом с ним на подлокотник кресла и, обняв его за голову, прижала к груди:
– Борис Ефимович, я прошу у вас прощения… Я действительно искренне раскаиваюсь в том, что бросила вас тогда и сбежала с вещами, которые вы мне купили, и, главное, с деньгами… Но вы должны понять меня… Ведь я бежала не от вас… а он НЕГО…
Эмма не видела выражения его лица, но, судя по тому, как Латынин судорожным движением обнял ее за талию и тоже прижался к ней, словно страшно соскучился и боялся теперь отпустить, она поняла, что прощена.
– Эмма… Когда я увидел тебя… вот сейчас… – он высвободил свою растрепанную светловолосую голову из ее рук и посмотрел на нее снизу вверх повлажневшими голубыми глазами, губы его дрожали, а на лбу образовалась складочка, – я просто глазам своим не поверил… Ведь если честно, то я думал, что ты погибла… Так думали и еще некоторые мои знакомые… Фалькин, Рогозин, Каримов…
Теперь уже краснеть пришла очередь Эмме. Выходит, ее бывшие клиенты знали о существовании друг друга? Она, конечно, догадывалась о некоторых личных знакомствах, но то, что Латынин знаком практически со всеми, ее более чем удивило. Причем НЕПРИЯТНО удивило.
– А почему вы так подумали?
– Да потому, что ты исчезла… А потом нашли труп Перова, вернее, Артюшина… Оказывается, за ним тянулся такой кровавый шлейф… Эти убитые им студентки…
– Какие еще студентки?
– Вернее, студентка, одна, Лена… – Латынин осекся и нервным движением взъерошил и без того взлохмаченные волосы. В этот момент перед его мысленным взором пронеслись картины любовных игр с хорошенькой и совсем юной Леной Кравченко, страстной и жадной до удовольствий девочкой, связь с которой ему не так давно приходилось всеми силами скрывать, чтобы не быть привлеченным к расследованию
Эмма слушала его, не перебивая, соглашаясь с каждым произнесенным им словом и в то же время не веря своим ушам: убийца? преступник?!
– Он же убил своего приятеля, Перова, и взял его фамилию…
И вдруг Эмме показалось, что она слышит стук колес, и словно неуловимый запах железной дороги окутал ее, она вспомнила, где уже слышала нечто подобное. Соседка по купе в поезде, который мчал их в Москву два года тому назад, рассказывала ей о трагической смерти своей подружки.
– Фамилия этой Лены Каравайченко или что-то в этом роде?..
– Кравченко.
– Лена Кравченко. Ее убил сутенер, – продолжала вспоминать Эмма. – Я еще не поверила девчонке, с которой мы вместе ехали в одном купе, как раз тогда, когда я сбежала ото всех и вся, чтобы… А… – она махнула рукой, – это было в другой жизни. Но я и предположить не могла, что Перов – убийца… Так что ты сказал: он убил своего приятеля? Но кого?
– Перова. Кажется, он был его бывшим подельником или просто соседом по нарам, ведь Перов, то бишь Артюшин, сидел… Так вот, он убил Перова, присвоил его документы, стал жить в его квартире и долгое время его не могли найти, потому что он приехал в наш город откуда-то издалека. А Лена Кравченко…
– Я помню, она знала об этом убийстве и шантажировала его, да?
– Да. И он убил ее. Об этом писали в газетах.
– А докторша?
– Какая еще докторша?
– Ну как же? Кравченко сделали аборт, после которого ее и убили. Надя… вот, вспомнила, так звали мою соседку по купе, Надя что-то говорила еще о докторше, которая была не то соучастницей, не то свидетельницей убийства и которую так и не нашли… Еще речь шла об отце Кравченко…
– Правильно! Вот он-то и убил Артюшина. Страшный был человек, я чувствовал это и до сих пор не понимаю, как это я позволил себе иметь с ним дело? Ты не поверишь, но мы с мужиками после всех этих кровавых событий даже справили по тебе поминки… и затаились как мыши…
– Да вы что, с ума сошли? Вы поминали меня? Ну что ж, значит, долго жить буду… – Ей стало не по себе.
– Можно, я тебя обниму?.. – неожиданно произнес Борис Ефимович и в порыве чувств сжал ее в объятиях, крепко, как только мог. – Ты же знаешь, Эмма, как я к тебе всегда относился… Ты самая прекрасная женщина, какая только была у меня…
– А что у вас с Валентиной? – Она освободилась из его объятий и погрозила ему пальцем.
– Валя? Она тоже чудесная женщина… Мы встречаемся с ней вот уже почти два года… Бог мой, сколько времени прошло… И надо же такому случиться, что мы устраивали свидания в ТВОЕЙ квартире…
Он замолчал, потому что вернулась Валентина. В руках она держала бутылку коньяка и тарелку с закусками. Лицо ее выражало радость.
– Что-то тебя долго не было… – пробормотала Эмма, которая поймала себя на том, что, разговаривая с Латыниным, напрочь забыла об осторожности.
– Я звонила мужу в Киев… Ребята, давайте-ка лучше выпьем за встречу… Эмма, если бы ты только знала! Ведь благодаря твоей квартире, а значит, и тебе, мы здесь провели столько замечательных часов, правда, Боря? Нет, как же все-таки здорово, что ты вернулась…