Девушка с букетом
Шрифт:
– И правда, нет, – пожал плечами Игорек. – Да переложили куда-нибудь. Кому она нужна!
– Кому-нибудь да нужна! – заскрипел вдруг старческий голос. – Не ты ли, милая, говорила, что она много денег стоит? Да ты ведь все время здесь была, никуда не уходила!
Варя растерялась, обвела глазами компанию – все смотрели на нее. Что за ерунда? Что они о ней думают? Боже, ведь только что все было так, как и должно быть, – приятно, легко, с авантюрной перчинкой – и вдруг сместилось, съехало и поползло совсем не туда. Как будто она свернула не на ту дорожку. Варя уже почувствовала, что
– И я никуда не уходила. Мы обе с балкона смотрели. Чего выбегать-то, какой от нас толк?
– А вот от нас есть толк, да какой! – В комнату ввалились друзья Игоря, пустившиеся в погоню за похитителем. – Нашли мы твой «лексус»! Стоит в тупичке за гаражами. Далеко не ушел!
– Пустой?
– Пустой. Черт их знает, пошутили, что ли?
Игорек, еще боясь радоваться, поспешил к своему сокровищу, отмахиваясь от ведьмы в шали, которая продолжала указывать на Варю и Катю и повторять свои гнусности.
Варя все-таки покрылась пунцовыми пятнами. Она распахнула обе руки, демонстрируя, что ничего не прячет за пазухой. Схватила свою газету. И пулей вылетела из злополучной квартиры, не слушая ни извинений молодой хозяйки, ни уговоров Ани.
А как все начиналось хорошо! А какие пирожные были отличные, не приторные, с орешками!
Утиная трава
Растрепанная и сердитая, Варя приближалась к дому почти бегом.
– Ты чего так запыхалась?
Папа в старой клетчатой рубашке с закатанными рукавами стоял у калитки. Вчера он выглядел как обычно, а при дневном свете оказалось, что волосы у него стали совсем седые, а лицо, наоборот, темное – загорел, как индеец на огороде, загар еще с прошлого лета, наверное, остался. И то, что отродясь он был белолицым брюнетом, как и Варя, можно было бы доказать только с домашним альбомом в руках – настолько он стал не похож ни на дочь родную, ни сам на себя. Только черные глаза распахнуты доверчиво, совсем как у Вари, и толстые линзы очков увеличивают и подчеркивают эту доверчивость, вместо того чтобы добавлять солидность.
– А ты опять в земле роешься? – не удержалась Варя от укоризны.
В земле они рылись всегда.
В восьмидесятых годах научный институт, пытаясь решить жилищную проблему, построил типовые коттеджи – земля за городом, чуть ли не в лесу, была тогда почти бросовой, а кирпичи клали сами будущие домовладельцы. В число счастливых обитателей новой улицы под названием Научная вошли и Воробьевы. Правда, их сторону улицы чаще называли «птичник», потому что там рядом друг с другом жили Воробьевы, Грачевы, Гусятниковы и Чижевские. Последних потом, не нарушая традицию, сменили Голубевы. Во владение все получили и землю – крошечные участки, на которых могли бы разместиться только лужайка и шезлонг. Но какой там шезлонг! Сразу были возделаны грядки, которые Варя, сколько себя помнит, должна была рыхлить, пропалывать, таскать лейки с водой, хотя в магазине морковка стоила восемь копеек. Но это входило в Варино трудовое воспитание.
– Зато ты не боишься никакого труда и готова теперь к жизни, не то что некоторые! –
– Да зачем же мне такая жизнь… – пыталась возражать Варя, уже взрослая, но мама махала рукой, не дослушав:
– А ты хотела бы только мечтать над своими гербариями! А живые растения тебя не интересуют, просто поразительно! Ни за клумбой не хочешь ухаживать, ни даже цветок в горшке полить! Как это в тебе только сочетается? Земля же чувствует, когда ее любят! Вот посадим картошку – и проживем, еще как проживем! – заявляла она убежденно.
Но даже сейчас, когда выживание уже не зависело от выращенной картошки и зарплаты в НИИ стали почти приличными, папа каждое лето продолжал битву за урожай, вступая в единоборство с дождями, засухами и колорадским жуком – со всеми по очереди.
– Ой, пап, ну как ты себя не жалеешь! – Варя понимала, что говорит это уже сотый раз, но все же еще на что-то надеясь. – А гипертония? А аритмия? Нельзя, что ли, осенью мешок картошки купить? Или из магазина понемногу привозить в сумке на колесиках? Ты что, и тот участок опять засадил, да?
У папы был еще один клочок для возделывания, за деревней Тучково, и туда приходилось ездить на автобусе.
– Ну и что, я же теперь пенсионер, езжу бесплатно, – оправдывался папа. – А что касается мешка картошки, – оживился он, ухватившись за возможность сменить тему, – то где его прикажешь хранить? Негде теперь хранить! Ты, наверное, и не знаешь, я не показывал?
И потащил Варю за дом, где у них был вырыт погреб.
Варя с недоумением смотрела туда, куда указывал его палец. В углу, между кустами малины, был поленовский «Заросший пруд» в миниатюре – поверхность, подернутая ряской, крошечное окошко с отраженным облаком.
– Это откуда взялось? А где погреб? – Варя всмотрелась в квадратные очертания водоема и догадалась: – Что, опять?
Подземные воды уже просочились однажды в их погреб, который по плану находился под домом. Воробьевы неустанно их вычерпывали, но уровень не опускался, в комнаты поползла сырость, и погреб пришлось засыпать и выкопать новый – уже на участке, предварительно выбрав место посуше. Выбирал место специальный лозоходец, за приличные деньги. И откуда только берется эта вода? Дом ведь стоит на горе, высоко и далеко от озера. Хотя рядом, на Белой Горке, бьет родник, на который все ходят за вкусной водой. И тоже в нетипичном месте, на самом склоне, на крутизне…
– Жила рядом проходит, – объяснял папа, – и вода бродит по всей горе, и никуда от нее не деться…
Но Варя уже не слушала. Наклонилась к воде, пошевелила густое зеленое покрывало. Оно распалось на множество мелких пластинок, один плоский кружок с волосяным корешком на изнанке прилип к кончику пальца. Ряска, утиный и гусиный корм… водяной сорняк… бесчисленное множество кружочков… мелкая мозаика, из которой… а какой будет цвет, если ее засушить? А кто-нибудь вообще с ней работал? А если ее выложить не гладко, а вроссыпь, создавая эффект неровности и объема? Почему нигде не встречалось упоминаний, ни в литературе, ни в Интернете?