Девушка с холмов
Шрифт:
Глава 16
Солнце поднялось и начало припекать. Мимо меня время от времени проезжали автомобили, грохоча по мосту и поднимая красную пыль. Она щекотала мне ноздри. Где-то зажужжала саранча. Я чувствовал и слышал все то, что всегда раньше наполняло меня ощущением счастья и радости оттого, что я живу в деревне в середине лета. Я вспоминал о зреющих арбузах и белых окунях на дне реки. Но сейчас это не вызывало у меня прежних ощущений. Я долго просидел в машине, куря одну сигарету за другой. А затем спустился с моста и смыл кровь
Я подобрал несколько кусков дерева и бесцельно швырял их в реку. Лениво текущая вода расходилась от них кругами и выплескивалась через загородку плотины. Мои мысли все время крутились, как эти куски дерева, и никак не могли перейти в другое русло. Они все время возвращались к склоненной белокурой головке и голосу, безнадежно повторявшему: “Ладно, ладно”.
К склоненной белокурой головке! И почему ты не ударил ее топором? Самое подходящее оружие. Я слышал и другой голос: “Боже, как ей это нравится! Она может затрахать до смерти в машине!” И снова голос, произносящий с горечью: “Ладно, ладно”.
Братья Крейн — действительно уверенные в себе ребята и очень способные. Вдвоем они вполне могут справиться с восемнадцатилетней девушкой. Совершенно без труда, так же легко, как, играючи, поднять стофунтовую гирю! Вы сотворили хорошее дело! Вы все уладили. Теперь вам не о чем беспокоиться. Впредь тебе не должно причинять боль то, что говорил о ней Ли. Конечно нет. И ее это тоже не будет тревожить, верно? Возможно, ее вообще никогда ничто не будет тревожить. Ты влюбил ее в себя, заставил выбраться из-под защитной скорлупы и поверить тебе, а затем ударил наотмашь всем этим. Ее теперь уже ничто не взволнует. Нет, теперь все здорово и тебе не надо вспоминать, какая она хорошая. Ты не влюбишься в нее. И больше не будешь испытывать этого разъедающего чувства ревности к Ли. К черту!
Я сел в “бьюик” и тронулся в путь. Стоило вернуться в Шриверпорт, вот только зачем? Машина ехала в другом направлении, и разворачиваться было слишком сложно.
Поздно вечером я оказался в Бьюмонте; бесцельно объехав его несколько раз, я все же вернулся на шоссе в Галвестон. Около девяти часов я поднялся в свой номер в гостинице, принял ванну и переоделся. Я не мог больше находиться в пустой комнате и спустился вниз. Я провел всего одну ночь с Анджелиной, и теперь мне казалось, что без нее повсюду пусто.
Потом я поехал на такси до Рыночной площади, решая, пойти мне в кино или нет. Но понял, что там я не высижу. Снова взяв такси на городской стоянке, я сказал:
— Вперед, по улице!
— Какой-нибудь точный адрес?
— Нет, — отрезал я.
Шофер высадил меня у маленького кафе на углу. Когда Ли жил в Раисе, мы иногда заходили на Почтовую улицу. И вот много лет спустя я опять здесь.
Поднявшись по ступенькам большого двухэтажного дома, я позвонил. Служанка-негритянка, посмотрев на меня в окно, открыла дверь. Гостиная была направо от холла. Она пустовала. В углу стоял фонограф, пол был голым, а около стен стояли софы. Сверху свисали две яркие лампы. Я сел на одну из соф и закурил.
Вошли
— Привет, дорогой! Купи мне выпить! — сказала она.
— Конечно, — охотно согласился я. Они обе сели, причем маленькая брюнетка — ко мне на колени, а блондинка — напротив. Короткое платье ее задралось, и я заметил коричнево-красный кровоподтек на ее ноге, под коленом. Вошла негритянка:
— Что вы хотите, хлебной водки или пива? Мы все заказали виски, и я равнодушно спросил, хотят ли девушки холодного чая.
— Ты какой-то очень тихий. Что тебя беспокоит? — проговорила блондинка.
— Мне просто интересно, почему у блондинок в публичных домах всегда бывают синяки?
— Ну, — сказала она, — я легко переношу кровоподтеки. Ты не хочешь подняться со мной наверх, папочка, и поставить пару синяков?
— Оставь его, Пегги, — прервала ее маленькая, — он мой милый. Ведь верно, беби?
— Конечно.
— Пойдем со мной наверх, милый. Я люблю крупных мужчин. У меня еще никогда не было такого большого!
— Уверен, что не было!
— Что ты хочешь этим сказать, ты, большой ублюдок?
— Да так, черт с ним, забудь!
Она слезла с моих колен и поставила на фонограф пластинку. Под музыку вышла на середину комнаты и стала ритмично пристукивать каблуками и вертеть бедрами.
Я присоединился к ней.
— Как тебя зовут, великан? — Она глядела на меня снизу вверх. Ее голова доставала мне только до плеча.
— Белобрысый.
— А меня зовут Билли. Я тебе нравлюсь?
— Да, очень.
— Да, похоже, я тебе действительно нравлюсь. Вот только что у тебя на уме?
— Ничего. Просто я еще не разогрелся. Надо еще выпить!
Мы выпили еще, и я потанцевал с Пегги. Она была бы хорошей танцовщицей, если бы не профессиональное усердие, с которым она ко мне прижималась. Она слишком заботилась о том, чтобы заработать, а не о том, чтобы получить удовольствие от танца.
Вошел матрос береговой охраны и составил пару Билли. А когда мы перестали танцевать и выпили, он уселся в углу, посадив Пегги себе на колени. Полупьяный, он настаивал на том, чтобы угостить нас выпивкой. Итак, мы выпили еще по одной, а потом по одной, которую купил я. Он меня все время спрашивал, нет ли у меня брата в береговой охране. Видите ли, он служил на патрульном судне на Аляске с парнем, очень похожим на меня.
Мы еще послушали музыку, и моряк с Пегги попытались изобразить танец апачей. Но моряк упал, а она отлетела и плюхнулась в углу на софу. Они разразились хохотом и отправились наверх.
— Это ее парень, — пояснила Билли. — Он все время приходит к ней. И они дерутся прямо черт знает как. Это он наставил ей синяков. А в прошлом месяце она съездила ему туфлей между глаз и он ходил с подбитым глазом.
— Очень мило, — усмехнулся я.
— Ты брюзга, беби. Пойдем развлечемся немного. Ты поднимешься со мной наверх?