Девушка с обложки
Шрифт:
Оставалось добыть адрес. Тут возникла некоторая проблема: в отличие от Филадельфии, в Париже в телефонах-автоматах не было телефонных книг!
В конце концов адрес бывшего «мужчины всей жизни» Клодин узнала в самом, казалось бы, неподходящем для этого месте — в Лувре. Подошла в бюро информации к девушке посимпатичнее и, выбрав момент, когда рядом с ней никого не было, спросила:
— Вы не подскажете, как мне узнать адрес человека, если у меня есть его телефон?
— Через справочную, — пожала плечами девушка.
— Не дают, — вздохнула
— А вы не можете просто позвонить этому человеку и спросить адрес? — удивленно сдвинув брови, спросила девушка и покосилась на экран компьютера. Клодин сразу поняла, что возможность получить искомое у ее собеседницы есть, было бы желание — поэтому решила воззвать к женской солидарности.
Романтическую историю про возлюбленного, с которым поссорилась из-за глупого приступа ревности (с его стороны, разумеется!), она придумала на ходу, наделив героя некоторыми чертами Макса; вполголоса, чуть подпустив слезу, поведала, что в результате ссоры он уехал в Париж. И — финальный аккорд! — объяснила, что хочет сделать ему сюрприз своим неожиданным появлением; загвоздка в малом — в адресе!
Еще продолжая слушать, девушка защелкала клавишами и, стоило Клодин замолкнуть, сказала:
— Давайте номер!
Режиссер превзошел все самые худшие опасения Клодин.
Это был невысокий, плотный и весьма экспансивный итальянец с прилизанными волосами, который мнил себя, во-первых, неотразимым мужчиной, а во-вторых — гением. И то, и другое — без всякого основания!
Он давал членам съемочной группы противоречивые указания, а потом заявлял, что ничего подобного не говорил; по любому поводу срывался на крик, размахивал руками, всех подгонял, плоско шутил, при этом и по-французски, и по-английски говорил с таким густым итальянским акцентом, что его едва можно было понять.
На съемочной площадке царила нервозная обстановка, даже обычное наплевательское добродушие Боба дало трещину — понемногу и он начал огрызаться.
Клодин — загримированная, причесанная и одетая в светлое шелковое платье, в котором ей предстояло сниматься — сидела в трейлере и рассеянно наблюдала в окно бестолковую суету на площадке.
Наконец режиссер махнул рукой в ее сторону — один из помощников тут же устремился к трейлеру. Ага, значит, и до нее очередь дошла...
Клодин вздохнула с отвращением — за прошедшие дни ей уже пришлось выслушать, что у нее слишком длинные руки, что она недостаточно грациозно движется, недостаточно загадочно улыбается, изгибается не в ту сторону... интересно, какие претензии возникнут на этот раз?
Ареной съемки на сегодня была небольшая площадка, облицованная серым мрамором и заканчивающаяся мраморной же балюстрадой; за ней, вдалеке, виднелась Эйфелева башня.
Площадку отгородили от публики желтой лентой на стойках, будто место
В кафе на террасе справа от площадки, откуда хорошо просматривалось все «таинство съемки», не осталось ни одного свободного столика, прочие зеваки толпились за огораживающей лентой. При появлении Клодин толпа, оживилась, кто-то даже захлопал в ладоши. Она встала в указанную точку; парикмахер подскочил с расческой, поправляя какой-то выбившийся волосок — и отступил в сторону.
— Прогнись назад, — громогласно потребовал режиссер. — Сильнее, кисуля, сильнее, так, будто тебя шмель в попку укусил... — Клодин покорно выполнила требуемое — насчет «кисули» можно будет и после съемки отношения выяснить. — Руки вверх... и беззаботную улыбку! Не скалься — а беззаботную! А теперь медленно кружись!
Она переступила, поворачиваясь на месте.
— Нет, не туда, в другую сторону!
Чуть не потеряв равновесие, Клодин повернулась в другую сторону.
— Кружись, кружись...
Один поворот, другой... Она и не предполагала, что так трудно крутиться на одном месте, запрокинувшись назад — голова закружилась почти сразу.
— Беззаботнее, беззаботнее улыбайся!
Еще оборот... Клодин остановилась и выпрямилась, переводя дыхание.
— Ну чего там?! — недовольно рявкнул режиссер.
— Ничего, голова закружилась.
— Какие мы нежные... — скорчил он глумливую морду, но тут ему пришла в голову новая идея: — Ладно, — махнул он рукой, — эй, вы там, принесите пока вентилятор, поставьте сбоку, чтобы у нее подол как следует развевался.
Подошла визажистка, промокнула выступивший у Клодин на лбу пот и принялась поправлять грим.
Вентилятор принесли через минуту, включили — подол стало отдувать в сторону.
— Ну что — готова? — спросил режиссер.
— Да.
— Тогда руки вверх — и кружись!
Клодин заняла исходную позицию, сделала пару оборотов.
— Быстрее, быстрее кружись! Вентилятор поближе поднесите, чтобы снизу дул! Еще ближе!
По ногам внезапно прокатилась волна холодного воздуха, подол взметнулся вверх, чуть ли не в лицо. Она взмахнула руками, пытаясь сбить его вниз, поскользнулась — и в следующий миг, потеряв равновесие, рухнула на площадку.
Секунда... другая — Клодин лежала зажмурившись; голова все еще кружилась и все тело гудело.
— Мадемуазель Клаудина! — раздался испуганный женский голос, кто-то робко дотронулся до ее плеча.
Ока открыла глаза, попыталась сесть.
Первое, на что упал ее взгляд — это на двух мужчин, сидевших за столиком кафе на террасе. Оба, вытянув шеи и чуть ли не перегнувшись через ограду, глупо улыбаясь, уставились на нее.
Что тут смешного, в самом деле?! Человек упал — ну что тут такого веселого? Что юбка задралась и трусики видны? А то раньше они никогда ничего подобного не видели, гады!