Девушка с печи N7
Шрифт:
Но не перешедшее – согласно терминологии Зигмунда Фрейда – в стадию деструктивной компоненты, а полное конструктивности и приводящее к результату.
* * *
Рожденный поэтом, я пережил за 40 лет стихотворчества несколько этапных периодов, и все они были основаны исключительно на либидо.
Точнее, я всю жизнь находился в состоянии патологической влюбленности в какую-то женщину.
(Подробнее о том сказано в мемуаре «В то лето шли дожди…», основанном
В 1976 году, оканчивая свой последний 10-й «Б» класс я испытал первую школьную любовь – к девочке по имени Ирина, учившейся в 9-м «А». И тогда впервые начал писать стихи.
В 1979 я влюбился в Анну, свою университетскую преподавательницу по философии (конкретно – по диалектическому материализму). Благодаря ей приобщился к современной русской поэзии и перешел на другой уровень.
В 1980 познакомился с будущей бывшей женой Натальей (не Н.) Г. Написал несколько стихов, полных принципиально новых мыслей.
В 1992 году томился неразделенностью к чужой жене по имени Ольга. Результатом оказался ряд стихов и 4 классических сонета – лучшие произведения моей любовной лирики.
Подчеркну, что все упомянутые случаи были именно патологическими, поскольку относились к страсти нерезультативной. Этот факт подчеркивает и то, что даже к своей будущей жене Н.Г. я писал стихи лишь до тех пор, пока не достиг результата.
А женщины, которыми мне удалось обладать, не оставили после себя ни строчки.
Наверное, в том и состоит великая роль либидо в творчестве художника.
* * *
В своей жизни я знал одного живописца, Народного художника СССР и величайшего мастера из местных, которого знал с детства (он был мужем маминой одноклассницы) и звал дядей Сашей.
Этот дядя Саша всю жизнь до последних минут курил, как паровоз и пил, как бочка без дна.
А в отношении любострастия был таким, что Распутин рядом с ним показался бы церковным служкой.
Он любил жизнь, любил женщин – всех без разбору – и эта всепоглощающая любовь вела его от картины к картине.
В прежние годы я ему ужасался, в нынешние – понимаю, как никто.
* * *
На закате жизни я уже не сомневаюсь, что художник жив лишь до тех пор, пока у него в крови горит огонь желаний.
Если же у него ничего не горит и даже не дымится, то он мертв, будь хоть 20-ти лет от роду.
* * *
Роль либидо в творчестве художника первостепенна.
О том напоминают и обложки, разработанные мною для каждого из мемуаров этой книги.
В публикуемом варианте есть лишь обложка всей книги (которой снабжено и одноименное предисловие «Литературный институт»), где сидит, заняв все поле длинными ногами, неизвестная женщина из Интернета.
В интернетском варианте оригинальной обложкой снабжен каждый мемуар.
Один
Я же ответил, что именно такими иллюстрациями не только можно, но и нужно создавать ту чувственную ауру, без которой полноценное художественное творчество невозможно в принципе.
И эта аура, по моему глубокому убеждению, является главной в образе учебного заведения моей второй молодости.
* * *
Все изложенное приведено в оправдание тех моих сокурсников, художников слова, которые погрязали в чудовищном – с точки зрения обывателя! – разврате.
То был не разврат, а удовлетворение чувственности, требующей выхода.
Особенно понятной с биологической точки зрения.
Ведь из всех живых существ моногамны только некоторые птицы.
Человек же, хоть и научившись летать, птицей не сделался, а остался говорящим млекопитающим.
* * *
И опять завершу апологетическую главку высказыванием Юрия Нагибина:
«…я блудил каким-то первородным грехом…»
6
Теперь можно перейти к главной компоненте Литинститутского бытия – музам.
Подчеркну, что – порезвившись вдоволь! – теперь я говорю по существу.
Цитируя Готтфрида Ленца из «Drei Kameraden», здесь
«я серьезен, как на кладбище».
* * *
Относительно этих самых – выдуманных кем-то и когда-то – муз все кажется понятным.
Ведь при любых условиях творческий конкурс не могли пройти люди совсем уж бездарные.
Но сам учебный процесс имел результат далеко не обусловленный.
* * *
Возможно я неправ.
Не исключаю, что на дневном отделении учили по-другому.
Допускаю и то, что в дни моего студенчества все уже пришло в упадок в силу распаду СССР и начавшейся гибели самой литературы как явления общественного сознания.
Но нас не учили ничему и никак.
Лекции читались вроде бы нормально, практические занятия велись по всем правилам – но все уходило в воздух. Ни один преподаватель не требовал ничего конкретного, знания контролировались на нулевом уровне.
Отчисляли только тех, кто накопил «хвостов» за несколько сессий и перестал подавать признаки жизни – за исключение редчайших случаев, когда студент представлял собой полный человеческий отброс, каким показан тот самый Слава в «Девушке
Правда, лично я учился с большим удовольствием.
Первое высшее образование далось мне с трудом (хоть и вылилось в «красный» диплом, аспирантуру, диссертацию кандидата физико-математических наук…)