Девушка с зелеными глазами (отрывок)
Шрифт:
Войдя в комнату, я услышала, как Иоганна сказала:
— Эти девушки на шпильках для пола нехорошо.
Наши острые, как стилеты, каблуки оставили на линолеуме массу отметин.
— У меня нет других туфель, — сказала Бейба своим нахальным, «убирайся к черту» голосом.
— Mein Gott, наверху полно туфель, под кроватями, под туалетным столиком, я только вижу одни туфли, туфли, туфли.
Обе заметили мою новую шубу.
— Где это ты отхватила? — спросила Бейба.
— Новая шуба! Каракулевая! — сказала Иоганна. И, дотронувшись рукой до манжета, сказала:
Она подняла девять пальцев, словно я не знала чисел.
— Ты отдаешь мне свое старое, а? — сказала она, широко мне улыбаясь.
— Что у нас к чаю? — спросила я. Я с такой скоростью мчалась на велосипеде, что у меня болело в груди. Он мог придти с минуты на минуту.
— Ты спрашиваешь, что у нас к чаю! Ты знаешь, что у нас к чаю, — сказала Иоганна.
— Но, послушай, Иоганна, он другое дело. Он богатый и все такое. Он знаком с кинозвездами. Ах, Иоганна, пожалуйста, ну, пожалуйста.
Я преувеличила, чтобы поразить ее.
— Богатый! — сказала Иоганна, растягивая это излюбленное свое слово, эту единственную известную ей поэму. — Так я тебе скажу — я не богатая. Я бедная женщина, но я из хорошего дома, из хорошей, достойной австрийской семьи и которая изгнана из родной страны.
— Он тоже откуда-то оттуда, — сказала я, надеясь этим смягчить ее.
— Откуда? — спросила она так, словно я только что ее оскорбила.
— Из Баварии или из Румынии, или как там еще, — сказала я. Я чуть не сказала ей, что это он купил мне шубу.
Бейба, которая быстро соображала, что к чему, пропела на мотив «Откуда эта шляпка»:
— Откуда эта шуба?
— Отец прислал денег, — соврала я.
— Твой старикан сидит в работном доме!
Она была без лифчика и сквозь белый свитер вырисовывалась форма ее сосков.
— Что у нас к чаю? — снова спросила я.
— Пудинг с вареньем, — сказала Бейба. Внезапно звонок прорезал ее высокий голос, и я побежала наверх попудриться.
Бейба открыла дверь.
Я одела светло-голубое платье — светлые тона мне идут — с серебристым, словно кристаллическим, как будто падают снежинки, рисунком. Это было летнее платье с глубоким вырезом, но мне хотелось выглядеть для него красивой.
У двери в столовую я растерла руки и плечи, покрывшиеся гусиной кожей, и задержалась послушать, о чем они с ним говорят. Я услышала его низкий голос. Бейба уже называла его по имени. С ощущением неловкости вошла я в комнату.
— Привет, — сказал он, поднимаясь, чтобы пожать мне руку. Бейба сидела рядом с ним, облокотившись на изогнутую спинку его стула. Под низким потолком он казался очень высоким. Мне стало стыдно нашей маленькой комнаты. При нем она выглядела еще более убого; кружевные занавески совсем прокоптились от дыма, а у улыбающихся фарфоровых собак на буфете был идиотский вид.
— Ты легко нас нашел? — сказала я, притворяясь, что не испытываю никакого стеснения. Чудно, в своем собственном доме стесняешься еще больше. Я могла болтать с ним на улице,
Иоганна принесла на блюде пудинг с вареньем — он был обернут муслином.
— Mein Gott, есть такой, такой горячий, — сказала она, опуская блюдо на груду самодельных подставок, которые Густав нарезал из оставшегося куска линолеума. Она развернула муслин.
— Высокая cuisine [2] , — сказала Юджину Бейба и подмигнула. Пудинг был белый и жирный. Он напоминал покойника.
2
Сuisine (фр.) — кухня. В оригинале непереводимая игра слов hot (англ.) — горячий и haute (фр.) — высокий.
— Мой собственный, домашний, — с гордостью сказала Иоганна. Она разрезала пудинг на куски и, пока она его резала, на блюдо стекали струйки горячего малинового варенья. Потом она из ложечки снова полила соком каждую порцию.
— Милому новому гостю. — сказала она, подавая первую порцию Юджину. Он отказался, сказав, что никогда не ест сдобного.
— Нет, нет сдобного, — сказала Иоганна, — хороший австрийский рецепт.
— Косточки от малины застревают у меня в зубах, — ответил он, полушутя.
— А вы вынимаете зубы. А? — предложила она.
— Да это мои собственные, — рассмеялся он. — Давайте просто по-хорошему выпьем чашечку чайку.
— Вы не ешьте моя еда.
Ее лицо приняло несчастное, обиженное выражение, и она с глупой широкой улыбкой смотрела на него.
— Из-за живота, — объяснил он.
— У меня там дырка, внутри, — и, положив руку на черный пуловер, похлопал себя по животу. Он еще раньше попросил у Иоганны разрешения снять пиджак. Черный пуловер был ему очень к лицу. Он придавал ему стройный вид, как у священника.
— Запираетесь? — спросила Иоганна. — У меня наверху есть мешок, привезла из моей родной страны, как это называется, клизма?
— Пресвятой господь, — сказала Бейба. — Пусть вперед выпьет чаю.
— У меня просто болит, — сказал ей Юджин, — беспокоюсь…
— Беспокоитесь — такой богатый человек? — сказала Иоганна. — Что может беспокоить богатый человек?
— Этот мир, — сказал он.
— Этот мир, — воскликнула она. — Мне кажется, вы немножко сошли с ума. — Потом, испугавшись, что она преступила предел дозволенного, сказала:
— Это так ужасно для вашего бедного живота, бедный вы человек, — и она похлопала его по лысине, которая была у него на макушке, словно была знакома с ним всю жизнь. Через минуту она притащила маринованные огурцы с укропом, салями, маслины, копченую ветчину и тарелку миндального печенья собственного приготовления.
— Ах, батюшки, — проворковала Бейба. Она взяла влажную черную маслину и, зажав ее в пальцах, поцеловала.
— Нет, ошибочка, — сказала Иоганна и отобрала у нее маслину. — Это специально для мистера Юджина.