Девушка у обочины

Уайлдер Джасинда

И, боже, шея. Когда она наклоняет голову назад, то шея нежно изгибается, обнажая скрытую кожу для солнца. Ее можно целовать часами.

Она приподнимает пучок одной рукой, проводит ладонью сзади по шее и по плечам. Потом оборачивается и оказывается прямо напротив меня.

Я заворожен. Пойман в ловушку. Не могу моргнуть, не могу отвести взгляд.

Кожа загорелая, не оливковая, просто с естественным загаром, который становится темнее после нескольких часов на солнце, а глаза – огромные, широкие, темно-карие, как шоколадные озера. Я меньше, чем

в трех метрах от нее, когда мы проезжаем мимо, и девушка смотрит прямо на меня, застыв с рукой на шее; глаза находят мои и расширяются, когда она понимает, кем я являюсь.

Я даже не осознаю, что двигаюсь, но следующее, что делаю, – это выпрыгиваю из экипажа и бегу назад навстречу девушке. Роза только закатывает глаза, а Гарет высовывается с криком: «Адам! Какого черта ты делаешь? Адам?»

Девушка хватается за что-то, что прислонено к ее ногам, а затем быстро отворачивается от меня и отходит, как будто боится или стесняется. Может и то, и другое; говорят, чики порой пугаются меня.

Я догоняю, а затем медленно шагаю в такт рядом с ней.

— Привет, — говорю я.

Она наклоняет голову и продолжает идти, не глядя на меня.

— Привет.

У нее очень низкий голос, как если бы она не была уверена, будет ли разговаривать со мной. Но это глупо, поскольку я уже подошел к ней.

Делаю длинный шаг, чтобы оказаться перед ней, затем разворачиваюсь, идя вперед спиной, и наклоняю голову, пытаясь поймать взгляд больших карих глаз.

— Я – Адам.

— Да ладно.

Не такого ответа я ожидал.

— Хорошо, думаю, ты знаешь мое имя, — смеюсь я.

И жду ответа, все еще вышагивая вперед спиной рядом с ней.

— Скажешь мне свое?

Она качает головой, проходит мимо меня, резко сворачивает в сторону, небольшой метлой сметает пустую, мятую бутылку из-под воды в ручной совок, а затем идет дальше, не оглядываясь на меня. Только сейчас я понимаю, что на ней надето: цельный комбинезон, светло-серый с зеленой отделкой на рукавах и внизу по бокам. Еще на ней потертые черные военные ботинки, а передняя часть комбинезона расстегнута чуть выше пупка, раскрывая белую обтягивающую майку.

Черт, выглядит горячо.

И вот тогда я понимаю, насколько высока эта чика. Мой рост – сто девяносто два сантиметра, а она всего лишь ненамного ниже меня – на восемь или десять сантиметров, не больше. И, бл*дь, такая аппетитная. Я имею в виду, даже несмотря на довольно бесформенный комбинезон, маскирующий фигуру, изгибы у нее то, что надо.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я. Признаю, что это не самый умный вопрос, из когда-либо заданных мной.

Она перестает подметать уворачивающуюся от совка салфетку и бросает на меня взгляд, типа «Ты что, дурак?».

А потом, умышленно, каждым жестом демонстрируя сарказм, заканчивает заметать салфетку в совок.

— Работаю.

— Значит, ты работаешь на острове?

Я обычно не туплю,

но тороплюсь найти хоть какой-нибудь способ, чтобы заставить эту девушку общаться со мной.

Она закатывает глаза.

— Ну, это остров, однозначно, и, да! Я работаю. Похоже, что, да, действительно работаю на острове.

Она продолжает идти, пока не доходит до мусорного ведра на колесиках, и затем бросает в него собранный мусор. Потом толкает ведро одной рукой, придерживая другой щетку и совок. Я стою и смотрю, как она уходит, понимая, насколько глупо выгляжу. Встряхнув головой, я оглядываю улицу. В поле зрения попадает магазин сладостей, где виднеется холодильник с напитками. В голову приходит идея, и я уже мчусь в магазин через дорогу осуществлять задуманное. Или закусочную, кажется, здесь так их называют. Я покупаю полкило сливочных помадок трех различных вкусов и две бутылки воды, стараясь приложить все усилия, чтобы вести себя как обычно – не высовываясь и надеясь, что никто меня не заметит.

Девушка за прилавком, однако, ахает, когда я выкладываю пятьдесят долларов.

— Черт подери! Ты... ты... ты..., — она запинается, явно смущенная.

Я улыбаюсь ей моей самой яркой фальшивой улыбкой.

— Адам, — говорю я, протягивая руку.

Она берет мою руку в свою, глупая, гребаная, бредовая ухмылка расползается по ее лицу. Она достаточно симпатичная для семнадцатилетней школьницы.

— Адам Трентон.

Она удерживает мою руку и не отпускает, пока я буквально не вытаскиваю свои пальцы из ее.

— Черт подери. Срань Господня. Ты – Адам Трентон.

Я киваю.

— Да. Это я. Позволь мне заплатить за помадку, милая? — Я пододвигаю наличные к ней еще ближе.

Она смотрит непонимающе, а потом произносит:

— Да. Да! Прости, простите, Адам. Мистер Трентон, я имею в виду. М-м-м. Да. Сдача.

В толпе позади меня теперь стали слышны тихие разговоры и щелканье камер сотовых телефонов. Стоило ли терпеть это из-за сраной помадки? Дебил. Я получаю свою сдачу, одариваю девушку еще одной улыбкой на миллион долларов и отхожу.

— Не мог бы ты… Прости, я не должна этого делать, но, я никогда не встречала никого… я имею в виду, хм..., — запинается она.

Я разворачиваюсь, беру салфетку, протянутую мне, и подписываю ее «Шарпи»⁵, который всегда ношу в кармане.

— Держи, детка, — протягиваю ей подписанную салфетку. — Я действительно должен сейчас идти. Рад был познакомиться.

Я стараюсь проскользнуть мимо толпы, но кто-то называет меня по имени, а кто-то кричит: «Марек! Марек!» – имя персонажа, которое сделало меня известным, как героя популярного комикса. Я подавляю недовольный вздох и беру сумку вместе с бутылками в одну руку. Я подписываю два рюкзака, три шляпы, шесть ноутбуков, три квитанции и позирую для десяти снимков, прежде чем смог выскользнуть из закусочной сладостей. Закусочная? Что еще за чертова «закусочная» вообще?