Девушка в башне
Шрифт:
лицо исказилось от боли.
Вася держала ее за руки.
– Нет, – сказала она. – Не говорила.
Губы Ольги были бледными. Тени делали ее глаза больше, прогоняли разницу между
ними. Ольга была обнажена, Вася – почти. Они будто снова были маленькими, до того,
как мир встал между ними.
Боль приходила и уходила, Ольга дышала и потела, подавляла крики. Вася говорила
с сестрой, забыв о бедах мира снаружи. Был только пот и роды, боль преодолевалась
снова
принимали роды почти в темноте, но ребенок все еще не появился на свет.
– Вася, – Ольга прислонялась к сестре и задыхалась. – Вася, если я умру…
– Не умрешь, – рявкнула Вася.
Ольга улыбнулась. Ее взгляд блуждал.
– Постараюсь, – сказала она. – Но… тогда передай мою любовь Маше. Скажи ей, что
мне жаль. Она будет злиться, не поймет, – Ольга замолчала, агония пришла снова, она не
кричала, но звук подступал к горлу, и Вася думала, что ее руки сломаются в хватке сестры.
В комнате пахло потом и водами, черную кровь было видно меж бедер Ольги.
Женщины были потными силуэтами в паре. От запаха крови Вася задыхалась.
– Больно, – прошептала Ольга. Она сидела, задыхаясь, обмякшая и тяжелая.
– Будь смелой, – сказала повитуха. – Все будет хорошо, – ее голос был добрым, но
Вася видела, как она мрачно переглянулась с женщиной рядом.
Сапфир Васи вдруг вспыхнул холодом в жаре купальни. Ольга посмотрела за плечо
сестры, ее глаза расширились. Вася обернулась, проследив за взглядом сестры. Тень в
углу смотрела на них.
Вася отпустила руки Ольги.
– Нет, – сказала она.
– Я бы пощадил тебя, – ответила тень. Она знала этот голос, этот бледный
безразличный взгляд. Она видела его, когда умер ее отец, когда…
– Нет, – повторила Вася. – Нет, уходи.
Он молчал.
– Прошу, – прошептала Вася. – Пожалуйста. Уходи.
«Они умоляли, когда я шел среди людей, – рассказывал ей как–то Морозко. – Они
молили, увидев меня. Это вызывало зло. Мне лучше ступать тихо, лучше только мертвым
и умирающим видеть меня».
Она была проклята зрением, он не мог скрыться от нее. Теперь была ее очередь
молить. За ней женщины шептались, но она видела только его глаза.
Она пересекла комнату, не думая, и прижала ладонь к его груди.
– Прошу, уйди, – мгновение она словно касалась тени, а потом его плоть стала
настоящей, но холодной. Он отпрянул, словно ее рука ранила его.
– Вася, – сказал он. На его безразличном лице были чувства? Она потянулась снова с
мольбой. Ее ладони нашли его, он замер обеспокоено, меньше напоминая кошмар.
– Я здесь, – сказал он. – Я не выбирал.
–
мою сестру. Дай ей жить.
Тень смерти почти дотянулась до места, где сидела обессиленная Ольга на скамейке,
окруженная потными женщинами. Вася не знала, что видели остальные, думали ли они,
что она говорит с тьмой.
«Он любил мать Васи, – говорили люди об ее отце. – Он любил Марину Ивановну.
Она умерла, рожая Василису, и половину души Петр Владимирович похоронил с ней»
Ее сестра завыла, вопль был тонким и пронзительным.
– Кровь, – услышала Вася от толпы рядом. – Слишком много крови. Зовите
священника.
– Прошу! – закричала Вася Морозко. – Пожалуйста!
Шум купальни утих, стены пропали с ним. Вася оказалась в пустом лесу. Черные
деревья бросали серые тени на белый снег, Смерть стояла перед ней.
Он был в черном. У демона холода были светло–голубые глаза, но у этого его
старшего я были глаза как вода, почти бесцветные. Он был выше, чем когда–либо, и
неподвижный.
Тихий вскрик. Вася отпустила его руки и обернулась. Ольга согнулась в снегу,
полупрозрачная, окровавленная, голая, глотающая дыхание с болью.
Вася склонилась и подняла сестру. Где они были? Это было после жизни? Лес и одна
фигура ждала… Где–то за деревьями жарко воняла купальня. Кожа Ольги была теплой, но
запах и жар угасали. Лес был очень холодным. Вася крепко сжимала сестру, старалась
отдать свой жар, свою пылающую яростную жизнь, Ольге. Ее ладони обжигали, но камень
колол холодом меж грудей.
– Ты не можешь быть здесь, Вася, – сказал бог смерти, и нотка удивления закралась в
его ровный голос.
– Не могу? – парировала Вася. – Ты не можешь забрать мою сестру, – она сжимала
Ольгу, искала выход. Купальня еще была там, вокруг них, она ощущала запах. Но она не
знала, как туда пройти.
Ольга обмякла в руках Васи, глаза были стеклянными и мутными. Она повернула
голову и выдохнула вопрос богу смерти.
– А мой ребенок? Мой сын? Где он?
– Это девочка, Ольга Петровна, – ответил Морозко без чувств и осуждения, голос
был тихим, ясным и холодным. – Вы обе не можете жить.
Его слова ударили по Васе кулаками, и она сжала сестру.
– Нет.
С жутким усилием Ольга выпрямилась, лицо было белым и красивым. Она
отодвинула руки Васи.
– Не можем? – сказала она демону холода.
Морозко поклонился.
– Ребенок не мог родиться живым, – ровно сказал он. – Женщины могут вырезать его