Девушка в белом с огромной собакой
Шрифт:
Уже подъезжая к Москве, Зуев твердо решил отвезти Шувалова к нему домой, в его собственную комнату в коммунальной квартире. «Негоже устраивать Витиным родителям варфоломеевскую ночь, — подумал Зуев, — пусть выспятся». Это решение он принял, вспомнив смерть бабушки. Она умерла вечером, и после этого всю ночь никто в квартире не спал. Мать с опухшим от слез лицом бродила из угла в угол по комнате. Отец каждые полчаса давал ей выпить ландышевых капель, обзванивал родных и всех успокаивал. Зуев же до самого утра просидел в кресле. Ему очень хотелось спать, но он стыдился своего желания. К утра оба родителя сами выглядели как покойники, и если бы не приехавшие
В Москву поезд пришел с большим опозданием. Часы показывали первый час ночи, и Зуев, пожалуй единственный из пассажиров, был рад этому. Он плохо себе представлял, как повезет Шувалова ночью, а уж днем, когда на платформах и у вокзала толчется народ, и вовсе.
Когда поезд остановился, Зуев уже стоял в пальто рядом с Шуваловым и ждал указаний проводника. А тот появился на секунду, сказал, что сейчас принесет носилки, и исчез.
Уже позже, когда Шувалова переложили на носилки, Зуев попросил у проводника одеяло, которым было накрыто тело. Он пообещал, что вернет его завтра, что обязательно вернет, а проводник махнул рукой и сказал:
— Да ладно, бери. Кто ж теперь под ним спать будет. Давай пятерку и забирай. В гробу надо покойников возить. Понял?
Отдав проводнику пятерку, Зуев начал объяснять, почему везет друга без гроба, но носильщики уже вышли из вагона, и проводник перебил его:
— Ой, да иди, иди, а то они сейчас бросят его на стоянке, будешь знать.
Зуеву повезло. Он сразу нашел такси-пикап. Немного поторговавшись, шофер согласился за десятку доставить Зуева и Шувалова домой, на Таганку.
Доехали неправдоподобно быстро. Труднее всего оказалось втащить Шувалова на третий этаж. Таксист оказался хлипким, и хотя при жизни Шувалов был легким, тело его сделалось совершенно неподъемным. Оно выскальзывало из рук, как живое сопротивлялось, будто не желало возвращаться в дом для живых. А Зуев с шофером, обливаясь потом, тащили Шувалова за руки и за ноги наверх, и шофер тихонько вслух сожалел, что за десятку взялся за такую дрянную работу. Уже у двери в квартиру они положили Шувалова на пол. Зуев долго искал ключи, потом возился с одним замком, затем с другим. Все это время он боялся, что появится кто-нибудь из жильцов квартиры и тогда придется объяснять, что произошло с Шуваловым. Может быть, даже поднимется переполох, и это будет так не вовремя. Но, к счастью, все обошлось. Зуев с шофером успели втащить Шувалова в комнату и уложить на стол. И только когда за шофером захлопнулась дверь, Зуев услышал, как кто-то вышел из соседней комнаты и прошлепал в уборную.
Немного отдохнув после тяжелого подъема, Зуев убрал со стола лишние предметы: чашку, грязную тарелку с засохшим куском хлеба, газету и раскрытую книгу. Затем он сорвал с дивана покрывало и, переваливая Шувалова с боку на бок, застелил стол. Он снял и бросил в угол ветхое одеяло, стащил с Шувалова грязные ботинки. В общем, попытался навести хоть какой-то порядок, придать покойнику и импровизированному одру, хотя бы минимум должной торжественности. Зуев делал это молча и старался ни о чем не думать, но последнее выходило плохо. Он нервничал, разбрасывал по комнате все, что мешало, а затем натыкался на эти предметы и зашвыривал их подальше с глаз.
Примерно зная, что и где у Шувалова лежит, Зуев нашел в шкафу распечатанную пачку обычных парафиновых свечей. Действуя скорее машинально, Зуев поставил две свечи у изголовья и столько же в ногах. Затем он зажег свечи и выключил электрический свет. В комнате сразу сделалось уютнее, и даже покойник
Проделав всю эту работу, Зуев достал из холодильника бутылку водки. Он знал, что Шувалов всегда оставлял дома заначку, потому что боялся тяжелого похмелья. Иногда он выпивал ее и без всякого похмелья, но на следующий день обязательно покупал новую.
Рюмка водки подействовала на Зуева, как в иные времена стакан. Он ничего не ел уже больше суток, совсем ослаб, и только шоковое состояние, в котором он пребывал до сих пор, удерживало его в вертикальном положении да помогало делать то, что он считал необходимым.
Налив вторую рюмку, Зуев поставил ее у Шувалова в изголовье, а сам расположился на диване и принялся потягивать водку прямо из горлышка. Водка обжигала пищевод, и Зуеву начало казаться, будто весь он состоит из одного пищевода, а вокруг налеплено что-то вроде бесчувственной массы. Пищевод шевелился в нем, пытался сопротивляться, но Зуев продолжал пить мелкими глотками.
— Гадость, — сказал он после очередного глотка и поморщился. — Вот почему-то к молоку мы с тобой не пристрастились и уже не пристрастимся. Из обожженной глины горшка не вылепишь.
Зуев быстро пьянел, и события позапрошлой ночи, как в детском калейдоскопе, начали обретать другие очертания. Подробности трагедии перемешались. Они налезали друг на друга, образуя новые самые фантастические комбинации, появились запоздалые варианты спасения Шувалова. Сама по себе в голове у Зуева сложилась легенда для родителей Вити о том, как он погиб. Она была вполне пристойной и правдоподобной. В этой легенде Шувалов выступал в качестве спасителя некоей девушки в белом платье, и все бы было замечательно, но в проклятой бумажке, в медицинском заключении, эксперт написал, что Шувалов находился в состоянии сильного алкогольного опьянения.
Тяжело поднявшись, Зуев подошел к столу и стал разглядывать мертвое изуродованное лицо Шувалова.
— Ты знаешь, мне почему-то не страшно с тобой, — сказал он Шувалову и потрогал его подбородок. — Сколько я видел тебя мертвецки пьяным. Привык, наверное. — Постояв немного молча, Зуев забрался на стол и сел рядом с покойником. — Дурак ты, дурак. Тебе хорошо. Лежишь и в ус не дуешь. Лучше бы уж меня. — Эта мысль на какое-то время развеселила Зуева. — Вот бы ты повозился со мной. Интересно было бы посмотреть. Ты бы меня, конечно, домой отвез, к жене. «Нате вам посылочку из Чаплина, пользуйтесь». А чего добру пропадать? Мужик, он и мертвый — мужик. — Неожиданно Зуев всхлипнул, а затем заплакал как-то по-женски, тихо и с обильными слезами. Он принялся причитать в полный голос, забыв, что его могут услышать соседи:
— Ну, жив я. Что с того, что жив? Витя, устал я. Вот ты лежишь, и ничего тебя больше не волнует, а мне надо дальше продолжать. Когда там еще мой поезд подойдет? Ой, надоело, Витя, все до черта. Трезвый — страшно, пьяный — бессмысленно. Да и трезвый бессмысленно. Черт его знает, где лучше гнить, здесь или там?
Утро уже подкатывало к городу, когда Зуев, почти допив бутылку водки, принял более чем странное решение. Ему вдруг пришло в голову отвезти Шувалова в квартиру на Ордынке и в последний раз попить с ним в компании, а заодно и показать друзьям, что сталось с Витей Шуваловым.