Девушка в военном
Шрифт:
"Улетел, - сказал я.
– Мазила".
Потом девушка потащила меня дальше. Когда она меня дотащила до железнодорожной станции, было уже темно. Мы ползли десять часов.
* * *
– Вот, брат, какие бывают девушки, - сказал Сухов.
– Один раненый сфотографировал её для меня на память. И мы разъехались. Я - в тыл, она обратно на фронт.
Я взял фотографию и стал смотреть. И вдруг узнал в этой девушке в военном костюме мою маму: мамины глаза, мамин нос. Только мама была не такой,
– Это мама?
– спросил я.
– Это моя мама спасла вас?
– Вот именно, - ответил Сухов.
– Твоя мама.
Тут вернулся папа и перебил наш разговор.
– Нина! Нина!
– закричал папа из прихожей. Он любил, когда мама его встречала.
– Мамы нет дома, - сказал я.
– А где же она?
– Не знаю, ушла куда-то.
– Странно, - сказал папа.
– Выходит, я зря торопился.
– А маму ждёт фронтовой товарищ, - сказал я.
Папа прошёл в комнату. Сухов тяжело поднялся ему навстречу. Они внимательно посмотрели друг на друга и пожали руки. Сели, помолчали.
– А товарищ Сухов рассказывал мне, как они с мамой были на фронте.
– Да?
– Папа посмотрел на Сухова.
– Жалко, Нины нет. Сейчас бы обедом накормила.
– Обед ерунда, - ответил Сухов.
– А что Нины нет, жалко.
Разговор у папы с Суховым почему-то не получался. Сухов скоро поднялся и ушёл, пообещав зайти в другой раз.
* * *
– Ты будешь обедать?
– спросил я папу.
– Мама велела обедать, она придёт не скоро.
– Не буду я обедать без мамы, - рассердился папа.
– Могла бы в воскресенье посидеть дома!
Я повернулся и ушёл в другую комнату. Минут через десять папа пришёл ко мне.
– Юрка, - голос у папы был виноватый, - как ты думаешь, куда пошла мама?
– Не знаю. Оделась по-праздничному и ушла. Может быть, в театр, сказал я, - или устраиваться на работу. Она давно говорила, что ей надоело сидеть дома и ухаживать за нами. Всё равно мы этого не ценим.
– Чепуха, - сказал папа.
– Во-первых, в театре в это время спектаклей нет. А во-вторых, в воскресенье не устраиваются на работу. И потом, она бы меня предупредила.
– А вот и не предупредила, - ответил я.
После этого я взял со стола мамину фотографию, которую оставил Сухов, и стал на неё смотреть.
– Так-так, по-праздничному, - грустно повторил папа.
– Что у тебя за фотография?
– спросил он.
– Да ведь это мама!
– Вот именно, мама. Это товарищ Сухов оставил. Мама его из-под бомбёжки вытащила.
– Сухова? Наша мама?
– Папа пожал плечами.
– Но ведь он в два раза выше мамы и в три раза тяжелее.
– Мне сам Сухов сказал.
– И я повторил папе историю этой маминой фотографии.
– Да, Юрка, замечательная у нас мама. А мы с тобой этого не ценим.
–
– Только иногда у меня так бывает...
– Выходит, я не ценю?
– спросил папа.
– Нет, ты тоже ценишь, - сказал я.
– Только у тебя тоже иногда бывает...
Папа походил по комнатам, несколько раз открывал входную дверь и прислушивался, не возвращается ли мама. Потом он снова взял фотографию, перевернул и прочёл вслух:
– "Дорогому сержанту медицинской службы в день её рождения. От однополчанина Андрея Сухова". Постой-постой, - сказал папа.
– Какое сегодня число?
– Двадцать первое!
– Двадцать первое! День маминого рождения. Этого ещё не хватало! Папа схватился за голову.
– Как же я забыл? А она, конечно, обиделась и ушла. И ты хорош - тоже забыл!
– Я две двойки получил. Она со мной не разговаривает.
– Хороший подарочек! Мы просто с тобой свиньи, - сказал папа. Знаешь что, сходи в магазин и купи маме торт.
Но по дороге в магазин, пробегая мимо нашего сквера, я увидал маму. Она сидела на скамейке под развесистой липой и разговаривала с какой-то старухой. Я сразу догадался, что мама никуда не уходила. Она просто обиделась на папу и на меня за свой день рождения и ушла.
Я прибежал домой и закричал:
– Папа, я видел маму! Она сидит в нашем сквере и разговаривает с незнакомой старухой.
– А ты не ошибся?
– сказал папа.
– Живо тащи бритву, я буду бриться. Достань мой новый костюм и вычисти ботинки. Как бы она не ушла, волновался папа.
– Конечно, - ответил я.
– А ты сел бриться.
– Что же, по-твоему, я должен идти небритым?
– Папа махнул рукой. Ничего ты не понимаешь.
Я тоже взял и надел новую куртку, которую мама не разрешала мне ещё носить.
– Юрка!
– закричал папа.
– Ты не видел, на улице цветы не продают?
– Не видел, - ответил я.
– Удивительно, - сказал папа, - ты никогда ничего не замечаешь.
Странно получается у папы: я нашёл маму и я же ничего не замечаю.
Наконец мы вышли. Папа зашагал так быстро, что мне пришлось бежать.
Так мы шли до самого сквера. Но, когда папа увидел маму, он сразу замедлил шаг.
– Ты знаешь, Юрка, - сказал папа, - я почему-то волнуюсь и чувствую себя виноватым.
– А чего волноваться, - ответил я.
– Попросим у мамы прощения, и всё.
– Как у тебя всё просто.
– Папа глубоко вздохнул, точно собирался поднять какую-то тяжесть, и сказал: - Ну, вперёд!
Мы вошли в сквер, шагая нога в ногу. Мы подошли к нашей маме.
Она подняла глаза и сказала:
– Ну вот, наконец-то.
Старуха, которая сидела с мамой, посмотрела на нас, и мама добавила:
– Это мои мужчины.