Девушка жимолости
Шрифт:
– Думаю, она слишком скромная, – ответила Джин.
– Скромность не берет города, – изрекла Мадж, и обе леди уселись в серебристого дракона. Дамы обещали приехать снова – и скрылись в облаке пыли. Джин спрятала пачку купюр в карман юбки: всего клиентки оставили ей больше сотни, но она не скажет Хауэллу, а лучше спросит, кто такая Мирна Лой.
Во время ужина Уолтер пристально смотрел на мать:
– Кто это были?
– Кто это был, – поправила мать. – Так, просто знакомые, ничего особенного.
Сын коротко глянул на нее – и на мгновение мелькнула мысль, до чего же он похож
Вечером, уложив детей, Джин спустилась в подвал, где хранила все свои корзинки и трубки, рулоны марли и пробки. Она спрятала сто долларов, засовывая по нескольку купюр за раз, в пустую бутыль. Закупорив, она задвинула ее подальше на шкаф, за бутылки с бродящим вином. Хауэлл обыкновенно не совался ни в подвал, ни в ее бизнес, разве что иной раз спрашивал, чьи жены, дочери или бабки покупают вино и сколько берут, – так, просто чтобы держать руку на пульсе.
Когда Джин была еще маленькой, у них в долине жила сумасшедшая по фамилии Лури. Однажды она добралась до заначки мужа, почти всю ее пропила, разделась донага и забралась на пожарную каланчу на горе Бруд. Люди, в особенности мужчины, приходили издалека, чтобы поглазеть. На следующий день, когда все уже закончилось, Джин узнала, что молодая женщина даже не пыталась спрятаться или прикрыться, – так и стояла на верхотуре с голой задницей и грудью, точно дешевая проститутка, и кричала, что брат ее преследует. Она весь день грозилась, что спрыгнет с каланчи, а когда солнце зашло, так и сделала. К сожалению, удача отвернулась от нее: шею она не свернула, и родственники упекли ее в больницу Причард для душевнобольных всего лишь с посиневшей лодыжкой и глубокой раной на боку. Люди толковали, что, мол, мужу нужно было лучше за ней следить.
Как и та женщина, Джин все перекрасно понимала. Она знала, когда мама запиралась в спальне – плохо себя чувствовала или была «не в духе», отец шастал по горам, точно мартовский кот. Джин даже не сомневалась, с какой целью: она видела, как он оглаживал по спине городских девиц известной категории.
За Хауэллом тоже кое-что водилось: не такое, конечно, как за отцом, но… Бифштексы из незаконно убитых оленей время от времени появлялись на ее кухонном столе, да и о самогонном аппарате в перелеске за домом она знала. Однако, в отличие от несчастной Лури, держала рот на замке.
Когда-то она любила Хауэлла, но это было давно, как будто в другой жизни. Она распускала волосы, потому что ему это нравилось. По утрам, еще до рассвета, привычно позволяла снять с себя сорочку и запускать руки куда ему вздумается, при том что полночи не спала из-за малышей.
Теперь же он выскакивал из постели, едва открыв глаза, одевался и даже сразу обувался, еле кивал ей и уходил. Ему явно не было дела до того, как она причесана, он вообще мало что замечал, кроме тех случаев, когда она делала что-то не так.
В браке всегда так бывает – «все успокаивается», как выражалась мать Джин, – и плакать тут не о чем. Значит, и секреты мужа от нее – часть этого успокоения, рассудила Джин. А теперь и у нее будут свои. К примеру, этот визит дам из Чаттануги. И
Разговоры с Томом Стокером.
Джин покраснела и задвинула бутыль с купюрами подальше в тень. Подумать только – сотня долларов! Деньги в надежном месте, теперь у нее есть время спокойно поразмыслить, как правильно распорядиться ими, ведь это целое состояние! Кто знает, может, и правда стоит взять и отправиться в Голливуд. Собрать детей, вскочить в поезд, сняться в пробах, как советовали дамы.
Хауэлл, конечно, взбесится. Может, даже бросится в погоню. И уж точно захочет оставить себе Уолтера. С Коллирин он наверняка расстанется легко, но мальчик на ферме ему нужен. Может, ей лучше сразу оставить Уолтера. Но Колли всего пять, ее малышка… Без Колли она никуда не поедет: девочка по ночам все еще сосет палец и плачет без нее.
Джин решила, что стоит рассмотреть все варианты, точно простыни на веревке. Но для этого надо выбрать правильное время. Лучше всего, наверное, все обдумать на лугу, когда она будет, как обычно, собирать жимолость, а Колли – высохшие шкурки саранчи в свою сигарную коробку. Вне дома можно спокойно прикинуть, что к чему. При муже это не получится: Хауэлл всегда угадывал ее мысли с одного взгляда. Он сразу поймет, что она задумала. И бросится с руганью крушить все вокруг, причем неизвестно, чем это закончится.
Глава 3
15 сентября 2012, суббота
Мобил, Алабама
С вечеринки я трусливо сбежала. От злости и безумия отца, от ледяного лица Уинна, от неожиданного имиджа Молли Роб, от Джея с его невыносимой добротой.
Вот и все. Я одиннадцать месяцев проходила лечение, училась делиться своими проблемами и признавать их, не говоря уже о том, что купила крутецкие сапожки, – и все псу под хвост. Менее часа в родительском доме – и здравствуй, старая добрая Алтея.
Суетливая собачонка выбежала за мной на крыльцо, полагая, что иначе мне будет одиноко. Я рявкнула, чтобы она отстала, и она озадаченно опустила свою маленькую задницу на газон.
Я бросилась к началу тропы, ведущей в наш лес, уговаривая себя дышать глубже. Отец серьезно болен. Альцгеймера врагу не пожелаешь. Мы не виделись почти год. В его спутанном сознании то и дело проскакивают эпизоды из прошлого. Он сам не понимает, что говорит.
Увы, эти умные доводы не особенно помогали: я чувствовала, что земля уходит из-под ног, и я скольжу, скольжу вниз по отвесной скале, и ничто не может задержать моего падения в зияющую, прожорливую бездну.
Уже почти стемнело. Вечеринка набирала обороты, теперь до меня долетали голоса, смех и звон бокалов. Уинн наверняка спустился к гостям, немного разрядил обстановку, и пришедшие как бы получили официальное разрешение выдохнуть и начать веселиться.
Как же я ненавидела всех этих лизоблюдов! Как презирала. Будь здесь мой психотерапевт, он наверняка сказал бы, что вот поэтому-то и надо туда вернуться, войти в дом. Но я не могла себя заставить. Отцовские слова отдавались в мозгу: «Тридцать – сучий возраст. Будь ее мать здесь…»