Девушки из Шанхая
Шрифт:
— «Дорогие мама, папа, тетя Мэй и дядя Верн, — читаю я вслух. Мы сидим вокруг постели Верна. — Вы спрашивали, скучаю ли я по дому. Как мне ответить, не огорчая вас? Если я скажу вам, что мне весело, вы будете задеты. Если я скажу, что скучаю, вы будете за меня переживать».
Я гляжу на остальных. Сэм и Мэй согласно кивают. Верн крутит простыню. Он так и не понял, что Джой уехала, как не понял и то, что умерли его родители.
— «Но, думаю, папа бы хотел, чтобы я сказала правду, — продолжаю я. — Я счастлива, и мне очень весело. На занятиях очень интересно. Я пишу работу про китайского писателя Лу Синя. Вряд ли вы
— Ха! — восклицает моя сестра. — Мы могли бы рассказать ей о нем. Помнишь, как он отзывался о красотках?
— Читай, читай, — говорит Сэм.
На Рождество Джой не приезжает. Мы не ставим большую елку. Вместо этого Сэм покупает деревце не больше восемнадцати дюймов в высоту и ставит его на шкаф Верна.
К концу февраля первоначальный энтузиазм Джой наконец-то сменяется тоской по дому.
Как можно жить в Чикаго? Здесь так холодно. Все время дует ветер и солнце не показывается из-за туч. Спасибо за теплое нижнее белье из магазина военных излишков, но и оно здесь не помогает. Все здесь белое — земля, солнце, лица людей. Дни слишком короткие. Не знаю, чего мне не хватает больше: пляжа или съемок с тетей Мэй. Я скучаю даже по кисло-сладкой свинине, которую папа готовит в кафе.
А вот это уже плохо. Кисло-сладкая свинина считается худшей разновидностью блюд, которые готовят для ло фань:слишком сладко и слишком много панировки.
В феврале она пишет:
Я надеялась, что у кого-нибудь из профессоров будет для меня подработка на весенние каникулы. Почему ни один из них не может мне помочь? На истории я сижу в первом ряду, но преподаватель сначала раздает материалы всем остальным. Если мне не хватает — тем хуже для меня.
Я отвечаю:
Тебе всегда будут говорить, что ты чего-то не можешь, но не забывай: ты можешь заниматься чем угодно. Обязательно ходи в церковь. Там тебя всегда примут, и там можно говорить о Библии. Будет хорошо, если все будут знать, что ты христианка.
Она пишет:
Меня по-прежнему спрашивают, почему бы мне не вернуться в Китай. Я отвечаю, что не могу вернуться туда, где ни разу не была.
В марте Джой неожиданно приободряется. Сэм предполагает, что дело в весне. Но она продолжает жаловаться на бесконечную зиму. Скорее дело в мальчике.
Мой друг Джо пригласил меня вступить в Христианскую демократическую ассоциацию китайских студентов. Мне там нравится. Мы обсуждаем интеграцию, межрасовые браки и отношения в семье. Я многому научилась, и мне нравится видеть дружелюбные лица, вместе готовить и обедать.
Кто бы ни был этот Джо, я рада, что она вступила в Христианскую ассоциацию. Там у нее будут друзья. Прочитав письмо остальным, я пишу ответ:
Папа хочет знать, как твои занятия. Ты все так же хорошо учишься? Тетя Мэй спрашивает, что сейчас носят в Чикаго и что тебе прислать. Мне остается добавить немногое. У нас все примерно так же, как и было. Мы закрыли сувенирный магазин — не стоит труда нанимать кого-нибудь для продажи этого «мусора», как ты его всегда называла. В кафе дела идут хорошо, папа очень занят. Дядя Верн просит тебя рассказать о Джо. (Он ни о чем таком не просил, но все мы умираем от любопытства.)Тетя, как всегда, много работает. Что еще? Ты же знаешь, что здесь происходит. Все боятся, что их сочтут коммунистами.
Так, обходными путями, я пытаюсь побудить Джой побольше рассказать об этом Джо. Но я ее мать, а она определенно моя дочь. Она видит меня насквозь. Как обычно, я читаю письмо, когда мы все собираемся у постели Верна.
Вам понравится Джо. Он учится на подготовительных курсах при медицинском колледже. Он ходит со мной по воскресеньям в церковь. Вы бы хотели, чтобы я молилась, но мы не молимся на встречах Христианской ассоциации. Вы, наверное, думаете, что мы там говорим только об Иисусе, но мы совсем о Нем не говорим. Мы обсуждаем несправедливости, которые происходили с людьми вроде вас с папой, бабушкой и дедушкой. Мы говорим о том, что происходило с китайцами в прошлом и до сих пор происходит с черными. На прошлой неделе мы пикетировали универмаг «Монтгомери Вордс», потому что там не принимают на работу черных. Джо говорит, что меньшинства должны объединяться. Мы с Джо убеждаем людей подписывать петиции. Приятно ради разнообразия подумать о проблемах других людей.
Дослушав, Сэм спрашивает:
— Как ты думаешь, этот Джо говорит на сэйяпе? Мне бы не хотелось, чтобы она вышла замуж за кого-то, кто не говорит на нашем диалекте.
— Кто сказал, что он вообще китаец? — замечает Мэй.
Тут мы принимаемся перебивать друг друга.
— Они же состоят в китайской организации, — говорит Сэм. — Он должен быть китайцем.
— И они вместе ходят в церковь, — добавляю я.
— И что? Ты всегда поощряла ее ходить в церковь за пределами Чайна-тауна, чтобы знакомиться с другими людьми, — говорит Мэй, и на меня обращаются три пары возмущенных глаз.
— Его зовут Джо, — говорю я. — Хорошее имя. Звучит по-китайски.
Пока я разглядываю это имя, написанное аккуратным почерком моей дочери, моя ехидная младшая сестра перебирает других Джо:
— Джо Ди Маджио, Джозеф Сталин, Джозеф Маккарти…
— Напиши ей, — вмешивается Верн. — Скажи, чтобы не дружила с коммунистами. Она попадет в беду.
Но я пишу не это. Я спрашиваю напрямую:
«Какая фамилия у Джо?»
В середине мая я получаю ответ Джой.
Мама, ты такая смешная. Представляю себе, как вы с папой, тетей Мэй и дядей Верном сидите и беспокоитесь. Фамилия Джо — Го, ясно? Иногда мы говорим о том, что можно поехать в Китай, чтобы помочь стране. Джо говорит, что у нас, китайцев, есть поговорка: китайцы несут на плечах и в сердцах груз тысячелетней истории Китая — он может быть тяжек, а может веселить и вселять гордость. Он говорит, что мы должны быть частью того, что происходит у нас на родине. Он даже заставил меня сделать паспорт.
Я беспокоилась, когда Джой уехала, когда она начала тосковать по дому, а потом — встречаться с мальчиком, о котором мы ничего не знаем. Но этосовсем другое. Это и в самом деле ужасно.
— Китай ей не родина, — ворчит Сэм.
— Он коммунист, — говорит Верн. Он всех считает коммунистами.
— Это просто любовь, — говорит Мэй беззаботно, но я слышу, что она тоже встревожена. — Когда девочки влюбляются, они делают и говорят глупости.