Девушки после пятидесяти
Шрифт:
– А куда он денется? Не любил бы, видела б я его матпомощь как свои уши.
– А ты его? Любишь? Или ты Андрюшу своего испанского любишь? Он у тебя очень симпатичный. Очень! И брутальный такой, прям Хавьер Бардем, нет, чтой-то я, он же русский. – Ольга тяжело вздохнула.
– Я, Оленька, сына своего люблю, внука, невестку, не всегда, правда, но люблю. Вас с Вероничкой люблю, даже Сергуньку и твоего Шурале люблю местами. А мужиков любить – последнее дело!
– Как же ты права!
– Вот. А ты споришь со мной. – Элина повернулась в сторону, где по её разумению должен бы быть официант. Ольга даже не удивилась, что именно там он и оказался. – Молодой человек, посчитайте нас, пожалуйста.
– Вам вместе или отдельно?
– Вместе.
– Я и не беспокоюсь.
– Неправда. Беспокоитесь.
Официант пожал плечами и удалился. Вскоре он вернулся с папочкой для денег и чека. Не глядя в чек, Ольга с Элиной достали по полторы тысячи рублей и положили в папочку.
– Сдачи не надо, – сказала Элина.
Девушки за пятьдесят обычно прекрасно знают, что почем.
Мозгливый ноябрь перерос в не менее мозгливый декабрь. Билеты до Барселоны для Элины и Сергуньки уже были забронированы, а так как упрямая Элина не оставляла идеи все-таки затащить Ольгу с собой, то билет на всякий случай был забронирован и на нее. Ольга отбивалась, как могла, даже продемонстрировала Элине журнал, где уже красовалась полная запись Ольгиных клиентов непосредственно на тридцать первое декабря. Уж если работаешь по нечетным дням, то куда деваться? Однако Элина настаивала на своем, расписывая прелести аргентинского танго в ресторане, который ежегодно арендует на праздник группа любителей этого самого танго. Ольга устала спорить и махнула рукой. В конце концов, невыкупленный билет никуда не пропадет, а осчастливит какого-нибудь желающего добраться до Барселоны непременно к Новому году.
На самом деле Ольга, конечно же, могла бы организовать себе эту поездку вместе со всеми, если б захотела. Но она не хотела, и Элина это понимала, но не оставляла надежду, что Ольга передумает. А вот почему Ольга не хотела никуда ехать, этого она даже самой себе не могла толком объяснить. Новый год всё-таки семейный праздник и встречать его надо дома. Наверное, Ольга привыкла уже встречать Новый год у себя дома вместе с Шурале, который и был в последнее время её семьёй. Ей совершенно не хотелось тащиться куда-то к чёрту на рога в Барселону. Ну, какой Новый год без снега посреди пальм и цветущих газонов? А потом в Новый год обязательно должно произойти нечто волшебное и этого волшебного Ольга хотела непременно у себя дома. Какой толк от волшебного, если оно, опять же, у чёрта на рогах?
В очередной из четных выходных дней, который совпал с субботой, а это означало, что Ольга в этот раз отдыхает вместе со всей страной, её разбудил настойчивый звонок интеркома. Ольга решила, что кто-то ошибся номером квартиры или пожаловали какие-нибудь «Адвентисты седьмого дня», чтобы вовлечь её в свою веру, и попыталась было проигнорировать звонок, перевернувшись на другой бок и накрыв голову одеялом. Однако интерком не прекращал надрывный вой, к которому присоединился грохот, который устроил Шурале, прыгая на дубовую дверь в спальню. Видимо решил, что хозяйка оглохла, либо требовал прекратить безобразие. Не исключено, что вой интеркома действовал на нежный кошачий слух гораздо сильнее, чем на Ольгины тугие уши. Ольга пожалела кота, вскочила с кровати, накинула халат, пронеслась ко входной двери, сняла трубку и гавкнула:
– А ну! Кого там черти принесли?!
– Меня, черти… – раздался приглушенный голос Вероники, дальше послышались всхлипывания.
– Заходи! – скомандовала Ольга, нажала на кнопку, открывающую дверь в парадную, и распахнула дверь в квартиру.
Она потрясла головой в прихожей перед зеркалом, наводя неизменную красоту художественного беспорядка, и даже успела почесать Шурале за ухом, прежде чем в дверях показалась зареванная Вероника.
– Все живы? – на всякий случай поинтересовалась Ольга, стаскивая с Вероники пуховик вишневого цвета, отороченный таким же вишневым мехом, и прошитый витиеватым вишневым шнуром. Пуховик был добротный, но на взгляд Ольги совершенно бабский. Для настоящих
Вероника кивнула, всхлипнула и плюхнулась на скамейку в прихожей. Ольга повесила пуховик в шкаф и кинула в сторону Вероники тапки. Тапки аккуратно приземлились той на круглые пухлые коленки. Не ко времени Ольга подумала, что Элина тысячу раз права, Вероника себя распустила, практический став той самой коровой. Правда, толстой, а никак не старой.
Вероника, продолжая всхлипывать, сняла полусапожки и надела тапки. Ольга проследила взглядом за этими полусапожками и тяжело вздохнула. Как же бабы с толстыми ногами любят эти уродские полусапожки. Понятно, что не во всякое голенище можно ногу втиснуть, но есть же ботинки какие-нибудь, в конце концов, или боты вовсе без голенища. Нет им обязательно надо напялить нечто, что будет укорачивать и зрительно утолщать и без того толстые ноги. Для себя Ольга давно решила, что если и есть в мире что-то под названием «прощай молодость», то это именно такие полусапожки. Не обращая внимания на всхлипы Вероники, она прошла в гостиную и занялась приготовлением кофе. Вскоре по квартире поплыл одуряющий аромат. На аромат в гостиную подтянулась и Вероника. Она уселась за круглый обеденный стол и уставилась в пространство. Ольга поставила перед ней чашку, а сама села напротив.
– Ну? – спросила она, отхлебнув кофе. Кофе удался. Сахарницу Ольга не стала ставить на стол из принципа. Во-первых, сахар убивал вкус кофе, а во-вторых, коровам молодым или старым он был категорически противопоказан.
Вероника всхлипнула.
– Это понятно, – согласилась с ней Ольга. – Ты пей, а то остынет. Где твой телефон?
Вопрос был совершенно закономерен, так как приличные люди не ломятся по утрам в квартиры к подругам, предварительно не позвонив по телефону. Вероника встрепенулась, глаза её забегали.
– Это тоже понятно. – Ольга взяла свой мобильный и нажала на кнопку вызова номера Вероники. В трубке послышались длинные гудки, однако признаков присутствия телефона в квартире у Ольги не обнаружилось. Ольга нажала отбой и вопросительно уставилась на подругу.
– Дома, наверное, забыла, – голосом умирающего лебедя сообщила Вероника. Конечно, Ольга никогда не слышала, как разговаривают умирающие лебеди, но представляла, что именно так. Во всяком случае, весь вид Вероники соответствовал печальной музыке Сен-Санса. Ну, знаете, где лебедь умирает, а музыка плачет о несчастном. Вероника, правда, плакала о себе сама без помощи Сен-Санса.
– Уже хорошо, главное, что в магазине где-нибудь не оставила.
– Не, я сразу к тебе рванула.
– Ну, я так и поняла. – Ольга пожала плечами.
– Мои на третьего пошли, – замогильным голосом произнесла Вероника и отхлебнула кофе. Из глаз её заструились слезы. Они крупными каплями стали плюхаться в чашку.
Ольга не совсем поняла, о чем речь, но сообразила, что дело серьезное, поэтому достала из буфета большую шоколадину и положила её перед Вероникой. Потом крякнула и достала из холодильника заначку – зефир в шоколаде. При виде зефира и шоколада глаза Вероники прояснились, взгляд стал осмысленным. Она сунула зефирину в рот, отхлебнула кофе и матюгнулась.
«Лебедь выздоравливает», – подумала Ольга.
– Двоих им мало! Они, видишь ли, третьего хотят! Этот козел на моем «матисе», оказывается, деньги зарабатывает! Пиццу развозит. Представляешь, это ведь очень выгодно! И времени свободного вагон! Оль, ну как тут третьего не завести?!!!
Ольга открыла, было, рот, но ничего не сказала, а взяла зефирину и откусила приличный кусок.
– Предпримальник хренов! Он даже не знает, что собой амортизация этого «матиса» представляет, он и слова-то такого «амортизация» не знает. И дура эта ни дня в своей жизни не работала! А я, видишь ли, не радуюсь. Не радуюсь я, что она опять беременна! И Гришка, дурак, со своего дивана, мол, чего это я так расстраиваюсь! Оль, чего я расстраиваюсь?