Девяносто третий год (др. перевод)
Шрифт:
Из рва поднимался легкий синеватый дымок: то догорали остатки здания на мосту. Дымок этот обволакивал, не застилая фасада, стены Тургской башни, вышка которой вырисовывалась на горизонте. Вышка эта отделялась от гильотины одним только рвом, и расстояние между ними было так незначительно, что между ними легко можно было бы переговариваться.
На эту вышку были перенесены судейский стол и один из судейских стульев; над ними развевались трехцветные знамена. Солнце поднималось из-за Тургской башни и обрисовывало черными линиями очертания крепости, а на вышке ее — фигуру какого-то человека, сидевшего неподвижно, со сложенными на груди руками, перед судейским
Человек этот был Симурдэн. На нем, как и накануне, был надет мундир комиссара Конвента; на голове его была треугольная шляпа с трехцветным султаном, на левом боку сабля, а за пояс заткнуты пистолеты.
Он молчал; молчали и все. Солдаты держали ружья к ноге и стояли, опустив глаза в землю. Они прикасались друг к другу локтями, но не разговаривали. Они думали об этой братоубийственной войне, о многочисленных сражениях, о столь храбро перенесенных ими схватках в изгородях, о толпах озлобленных крестьян, рассеянных их доблестью, о взятых городах, о выигранных сражениях, о победах, — и им казалось теперь, будто вся эта слава обращается для них в позор. Тяжелое ожидание смерти сжимало все груди. На помосте гильотины виднелся расхаживавший взад и вперед палач. Свет зарождавшегося дня величественно заливал все небо.
Вдруг послышались те глухие звуки, которые издают обтянутые трауром барабаны. Эти мрачные, похоронные звуки все приближались; ряды расступились, и в каре вступило и направилось к эшафоту целое шествие.
Сначала барабанщики с обтянутыми крепом барабанами, затем рота гренадер, далее взвод жандармов с обнаженными саблями и, наконец, осужденный Говэн, шедший свободно, не связанный ни по рукам, ни по ногам, в походной форме, с саблей на боку. Позади него шел второй взвод жандармов.
На лице Говэна как бы застыло то выражение задумчивой радости, которое осветило его в ту минуту, когда он сказал Симурдэну: «Я думаю о будущем». Ничто не могло быть очаровательнее и торжественнее этой улыбки.
Прибыв на зловещее место казни, он бросил первый взгляд не на гильотину, к которой он относился с презрением, а к вышке башни. Он был уверен, что Симурдэн не преминет присутствовать при его казни. Он стал искать его глазами на вышке и вскоре нашел.
Симурдэн был бледен и холоден. Если бы кто-нибудь стоял возле него локоть к локтю, он бы не услышал его дыхания. Увидев Говэна, он даже не шевельнул бровью.
Тем временем Говэн приблизился к эшафоту. Он не спускал глаз с Симурдэна, а тот не спускал глаз с него. Казалось, будто Симурдэн искал себе в этом взгляде опору.
Говэн дошел до подножия эшафота и взошел на него. Офицер, командовавший взводом гренадер, последовал за ним на помост. Говэн снял со своего пояса шпагу и передал ее офицеру; потом снял с себя галстук и передал палачу. Он был похож скорее на видение, чем на человека. Никогда, кажется, он не был красивее. Его темно-русые волосы разносились по ветру, — в то время короткая стрижка еще не вошла в моду. Его белая шея напоминала женскую, а его величественный и геройский взгляд делал его похожим на архангела. Он и на эшафоте оставался мечтателем: ведь и плаха — та же вершина. Говэн стоял величественный и спокойный. Солнце, заливая его своими лучами, образовало вокруг его головы как бы сияние.
Нужно было, однако, привязать осужденного к доске. Палач приблизился к нему с веревкой в руке.
Но в эту минуту солдаты, увидев своего молодого вождя почти уже положенным под нож, не выдержали; сердце этих привыкших ко всем ужасам войны людей
Палач остановился, не зная, что ему делать. Тогда сухой и глухой голос, который, однако, все услышали, до того он был зловещ, крикнул с вышки башни: «Да свершится правосудие!»
Все узнали этот голос, — то был голос Симурдэна. Весь отряд вздрогнул. Колебания палача прекратились, и он приблизился к Говэну с веревкой в руке.
— Подождите, — сказал Говэн; он обернулся в сторону Симурдэна, сделал ему остававшейся еще свободной правой рукой прощальный жест и затем дал себя связать.
Когда его связали, он сказал палачу:
— Извините, еще одну секунду, — и вслед за тем воскликнул: — Да здравствует республика!
Его положили на качающуюся доску. Эту красивую, гордую голову всунули в позорный ошейник; палач аккуратно приподнял волосы на затылке, потом нажал пружину; треугольный нож сдвинулся со своего места и стал спускаться — сначала медленно, потом быстрее; Послышался отвратительный стук…
И в то же мгновение раздался другой звук: удару топора ответил выстрел из пистолета. Оказалось, что Симурдэн выхватил один из торчавших за его поясом пистолетов, и в то самое мгновение, когда голова Говэна скатывалась в красную корзину, выстрелил себе в самое сердце. Изо рта у него хлынула кровь, и он упал со стула бездыханным трупом.
И эти две души, эти две трагические сестры, полетели на небо вместе; при этом темнота одной из них сливалась со светом другой.
Комментарии
Замысел романа «Девяносто третий год» возник у Гюго в начале 1863 г. В течение трех лет он проделал гигантскую подготовительную работу, собирая материалы, характеризующие французское общество периода Великой французской революции. В немалой степени его труд облегчался тем, что его отец был участником подавления крестьянского восстания в Вандее. При описании Конвента и деятелей революции Гюго в основном использовал труд Луи Блана «Французская революция», вышедший в 1866 г.
Все события романа разворачиваются в очень узком промежутке времени — май — июнь 1793 г. В результате за рамками произведения остались начало восстания и его основная часть, поскольку окончательно покончить с восстанием удалось только к 1800 г. Первые волнения здесь начались уже в 1791 г., казнь короля усилила их, а в 1793 г. восстание вспыхнуло во всю силу. Его возглавили Ларошжаклен, Стоффле, Шаррет и Кателино. Размах военных действий вынудил Конвент послать в Вандею две армии, которые начали беспощадно разорять область — леса и нивы сжигались, женщины и дети уводились во внутренние районы Франции, имущество конфисковывалось. Эти меры привели только к усилению сопротивления и вскоре были отменены. После того как вандейцам была обещана амнистия, в 1795 г. был подписан договор о прекращении сопротивления, который, однако, обеими сторонами не соблюдался. В результате полное покорение Вандеи было завершено только в 1800 г. и стоило жизни 150 тыс. человек.