Девяносто третий год

Гюго Виктор

Какая-то пугающая безмятежность царила в подземной темнице. Учитель и ученик беседовали.

– - Назревают великие события, -- говорил Говэн.
– - То, что совершает ныне революция, полно таинственного смысла. За видимыми деяниями есть деяния невидимые. И одно скрывает от наших глаз другое. Видимое деяние -- жестоко, деяние невидимое -- величественно. Сейчас я различаю это с предельной ясностью. Это удивительно и прекрасно. Нам пришлось лепить из старой глины. Отсюда этот необычайный девяносто третий год. Идет великая стройка. Над лесами варварства подымается храмина цивилизации.

– - Да, -- ответил Симурдэн.
– - Временное исчезнет,

останется непреходящее. А непреходящее -- это право и долг, идущие рука об руку, это прогрессивный и пропорциональный налог, обязательная воинская повинность, равенство, прямой без отклонений путь, и превыше всего самая прямая из линий -- закон. Республика абсолюта.

– - Я предпочитаю республику идеала, -- заметил Говэн.

Он помолчал, затем продолжал свою мысль:

– - Скажите, учитель, среди всего упомянутого вами найдется ли место для преданности, самопожертвования, самоотречения, взаимного великодушия и любви? Добиться всеобщего равновесия -- это хорошо; добиться всеобщей гармонии -- это лучше. Ведь лира выше весов. Ваша республика взвешивает, отмеряет и направляет человека; моя возносит его в безбрежную лазурь. Вот где разница между геометром и орлом.

– - Ты витаешь в облаках.

– - А вы погрязли в расчетах.

– - Не пустая ли мечта эта гармония?

– - Но без мечты нет и математики.

– - Я хотел бы, чтоб творцом человека был Эвклид.

– - А я, -- сказал Говэн, -- предпочитаю в этой роли Гомера.

Суровая улыбка появилась на губах Симурдэна, словно он желал удержать на земле душу Говэна.

– - Поэзия! Не верь поэтам!

– - Да, я уже много раз слышал это. Не верь дыханию ветра, не верь солнечным лучам, не верь благоуханию, не верь цветам, не верь красоте созвездий.

– - Всем этим человека не накормишь.

– - Кто знает? Идея -- та же пища. Мыслить -- значит питать себя.

– - Поменьше абстракций. Республика это дважды два четыре. Когда я дам каждому, что ему положено...

– - Тогда вам придется еще добавить то, что ему не положено.

– - Что ты под этим подразумеваешь?

– - Я подразумеваю те поистине огромные взаимные уступки, которые каждый обязан делать всем и все должны делать каждому, ибо это основа общественной жизни.

– - Вне незыблемого права нет ничего.

– - Вне его -- все.

– - Я вижу лишь правосудие.

– - А я смотрю выше.

– - Что же может быть выше правосудия?

– - Справедливость.

Минутами они замолкали, словно видели отблеск яркого света.

Симурдэн продолжал:

– - Выразись яснее, если можешь.

– - Охотно. Вы хотите обязательной воинской повинности. Но против кого? Против других же людей. А я, я вообще не хочу никакой воинской повинности. Я хочу мира. Вы хотите помогать беднякам, а я хочу, чтобы нищета была уничтожена совсем. Вы хотите ввести пропорциональный налог. А я не хочу никаких налогов. Я хочу, чтобы общественные расходы были сведены к простейшим формам и оплачивались бы из избытка общественных средств.

– - Что же, по-твоему, надо для этого сделать?

– - А вот что: первым делом уничтожьте всяческий паразитизм: паразитизм священника, паразитизм судьи, паразитизм солдата. Затем употребите с пользой ваши богатства; теперь вы спускаете туки в сточную канаву, внесите их в борозду. Три четверти наших земель не возделаны, подымите целину во всей Франции, используйте пустые пастбища; поделите все общинные земли. Пусть каждый

человек получит землю, пусть каждый клочок земли получит хозяина. Этим вы повысите общественное производство во сто крат. Франция в наше время может дать крестьянину мясо лишь четыре раза в год; возделав все свои поля, она накормит триста миллионов человек -- всю Европу. Сумейте использовать природу, великую помощницу, которой вы ныне пренебрегаете. Заставьте работать на себя даже легчайшее дуновенье ветра, все водопады, все магнетические токи. Наш земной шар изрезан сетью подземных артерий, в них происходит чудесное обращение воды, масла, огня; вскройте же эти жилы земные, и пусть оттуда для ваших водоемов потечет вода, потечет масло для ваших ламп, огонь для ваших очагов. Поразмыслите над игрой морских волн, над приливами и отливами, над непрестанным движением моря. Что такое океан? Необъятная, но впустую пропадающая сила. Как же глупа наша земля! До сих пор она не научилась пользоваться мощью океана!

– - Ты весь во власти мечты.

– - Но ведь это всецело в пределах реального.

И Говэн добавил:

– - А женщина? Какую вы ей отводите роль?

– - Ту, что ей свойственна, -- ответил Симурдэн.-- Роль служанки мужчины.

– - Согласен. Но при одном условии.

– - Каком?

– - Пусть тогда и мужчина будет слугой женщины.

– - Что ты говоришь?-- воскликнул Симурдэн.-- Мужчина-- слуга женщины! Да никогда! Мужчина -- господин. Я признаю лишь одну самодержавную власть -власть мужчины у домашнего очага. Мужчина у себя дома король.

– - Согласен. Но при одном условии.

– - Каком?

– - Пусть тогда и женщина будет королевой в своей семье.

– - Иными словами, ты требуешь для мужчины и для женщины...

– - Равенства.

– - Равенства? Что ты говоришь! Два таких различных существа...

– - Я сказал "равенство". Я не сказал "тождество".

Вновь воцарилось молчание, словно два эти ума, метавшие друг в друга молнии, на минуту заключили перемирие. Симурдэн нарушил его первым.

– - А ребенок? Кому ты отдашь ребенка?

– - Сначала отцу, от которого он зачат, потом матери, которая произвела его на свет, потом учителю, который его воспитает, потом городу, который сделает из него мужа, потом родине -- высшей из матерей, потом человечеству -- великому родителю.

– - Ты ничего не говоришь о боге.

– - Каждая из этих ступеней: отец, мать, учитель, город, родина, человечество, -- все они -- ступени лестницы, ведущей к богу.

Симурдэн молчал, а Говэн говорил:

– - Когда человек достигнет верхней ступени лестницы, он придет к богу. Бог отверзнет перед ним врата, и человек смело войдет в них.

Симурдэн махнул рукой, словно желая предостеречь друга.

– - Говэн, вернись на землю. Мы хотим осуществить возможное.

– - Берегитесь, как бы возможное не стало невозможным.

– - Возможное всегда осуществимо.

– - Нет, не всегда. Если грубо отшвырнуть утопию, ее можно убить. Есть ли что-нибудь более хрупкое, чем яйцо?

– - Но и утопию нужно сначала обуздать, возложить на нее ярмо действительности и ввести в рамки реального. Абстрактная идея должна превратиться в идею конкретную; пусть она потеряет в красоте, зато приобретет в полезности; пусть она будет не столь широкой, зато станет вернее. Необходимо, чтобы право легло в основу закона, и когда право становится законом, он становится абсолютом. Вот что я называю возможным.