Девяносто третий год
Шрифт:
– А вы, Робеспьер, на заседании седьмого декабря защищали госпожу Ролан против Виара.
– Точно так же, как вас, Марат, защищал мой родной брат, когда на вас обрушились в клубе Якобинцев, Что это доказывает? Ровно ничего.
– Робеспьер, известно даже, в каком из кабинетов Тюильри вы сказали Гара: [172] «Я устал от революции».
– А вы, Марат, здесь, в этом самом кафе, двадцать девятого октября облобызали Барбару.
– А вы, Робеспьер, сказали Бюзо: «Республика? Что это такое?»
172
Гара Доминик-Жозеф (1749–1833) – деятель французской
– А вы, Марат, в этом самом кабачке угощали завтраком марсельцев, по три человека от каждой роты.
– А вы, Робеспьер, взяли себе в телохранители рыночного силача, вооруженного дубиной.
– А вы, Марат, накануне десятого августа умоляли Бюзо помочь вам бежать в Марсель и даже собирались для этого случая нарядиться жокеем.
– Во время сентябрьских событий [173] вы просто спрятались, Робеспьер.
– А вы, Марат, слишком уж старались быть на виду.
173
Сентябрьские события. – Имеется в виду казнь нескольких тысяч заключенных в тюрьмах контрреволюционеров (преимущественно дворян и священников), совершенная в начале сентября 1792 года народными массами, которыми руководили левые якобинцы. Казнь эта была совершена с целью расстроить заговор контрреволюционеров, рассчитывавших на помощь австро-прусских войск, которые приближались в то время к Парижу.
– Робеспьер, вы швырнули на пол красный колпак.
– Швырнул, когда его надел изменник. То, что украшает Дюмурье, марает Робеспьера.
– Робеспьер, вы запретили накрыть покрывалом голову Людовика Шестнадцатого, когда мимо проходили солдаты Шатовье.
– Зато я сделал нечто более важное, я ее отрубил.
Дантон счел нужным вмешаться в разговор, но только подлил масла в огонь.
– Робеспьер, Марат, – сказал он, – да успокойтесь вы!
Марат не терпел, когда его имя произносилось вторым. Он резко повернулся к Дантону.
– При чем тут Дантон? – спросил он.
Дантон вскочил со стула.
– При чем? Вот при чем. При том, что не должно быть братоубийства, не должно быть борьбы между двумя людьми, которые оба служат народу. Довольно с нас войны с иностранными державами, довольно с нас гражданской войны, недостает нам еще домашних войн. Я делал революцию и не позволю с нею разделаться. Вот почему я вмешиваюсь.
Марат ответил ему, даже не повысив голоса:
– Представьте лучше отчеты о своих действиях, тогда и вмешивайтесь.
– Отчеты? – завопил Дантон. – Идите спрашивайте их у Аргонских ущелий, у освобожденной Шампани, у покоренной Бельгии, у армий, где я четырежды подставлял грудь под пули, идите спрашивайте их у площади Революции, у эшафота, воздвигнутого двадцать первого января, [174] у повергнутого трона, у гильотины, у этой вдовы…
Марат прервал Дантона:
– Гильотина не вдова, а девица; на нее ложатся, но ее не оплодотворяют.
– Вам-то откуда знать? – отрезал Дантон. – Я вот ее оплодотворю.
174
21-е января. – Имеется в виду день 21 января 1793 года, когда по приговору Конвента был казнен свергнутый и уличенный в измене король Людовик XVI.
– Что ж, посмотрим, – ответил Марат.
И улыбнулся.
Дантон заметил эту улыбку.
– Марат, – вскричал он, – вы человек подвалов, а я живу под открытым небом и при свете дня. Ненавижу гадючью жизнь. Быть мокрицей – покорно благодарю! Вы живете в
– Еще бы!.. «Мальчик, пойдем?..» – буркнул Марат. И, стерев с лица следы улыбки, он заговорил властным тоном:-Дантон, потрудитесь дать отчет в истраченной вами сумме в тридцать три тысячи экю звонкой монетой, каковую вам вручил Монморен [175] от имени короля якобы за то, что вы исполняли в Шатле должность прокурора.
175
Монморен Арман-Марк, граф, де (1746–1792) – французский политический деятель, был министром иностранных дел в 1789–1791 годах, ярый враг революции; в 1792 году был арестован и казнен.
– За меня отчитывается четырнадцатое июля, – высокомерно ответил Дантон.
– А дворцовые кладовые? А бриллианты короны?
– За меня отчитывается шестое октября. [176]
– А хищения в Бельгии вашего неразлучного Лакруа?
– За меня отчитывается двадцатое июня. [177]
– А ссуды, выданные вами госпоже Монтанзье?
– Я подымал народ в день возвращения короля из Варенна.
– А не на ваши ли средства построен зал в Опере?
176
6-е октября. – Имеется в виду народное выступление 6 октября 1789 года, вылившееся в поход на Версаль, расстроившее планы контрреволюции и заставившее королевский двор перебраться в Париж.
177
20-е июня. – Имеется в виду демонстрация 20 июня 1792 года в Париже, организованная жирондистами с целью предотвратить революционное восстание и свержение монархии. Демонстрация эта лишь ненадолго отсрочила падение монархии, которое произошло в результате восстания 10 августа 1792 года.
– Я вооружил парижские секции.
– А сто тысяч ливров из секретных фондов министерства юстиции?
– Я осуществил десятое августа.
– А два миллиона, негласно израсходованные Собранием, из которых вы присвоили себе четверть?
– Я остановил наступление врага и преградил путь коалиции королей.
– Продажная тварь! – бросил Марат.
Дантон вскочил со стула, он был страшен.
– Да, – закричал он, – я публичная девка, я продавался, но я спас мир.
Робеспьер молча грыз ногти. Он не умел хохотать, не умел улыбаться. Он не знал ни смеха, которым, как громом, разил Дантон, ни улыбки, которой жалил Марат.
А Дантон продолжал греметь:
– Я подобен океану, и у меня тоже есть свои приливы и отливы. Когда море отступает, всем видно дно моей души, а в час прибоя валами вздымаются мои деяния.
– Вернее, пеной, – сказал Марат.
– Нет, штормом, – сказал Дантон.
Но и Марат теперь поднялся со стула. Он тоже вспылил. Уж внезапно превратился в дракона.
– Эй! – закричал он. – Эй, Робеспьер, эй, Дантон! Вы не хотите меня слушать! Так смею заверить вас – оба вы пропали. Ваша политика зашла в тупик, перед ней нет пути, у вас обоих нет выхода, и своими собственными действиями вы захлопываете перед собой все двери, кроме дверей склепа.
– В этом-то наше величие, – ответил Дантон.
И он презрительно пожал плечами.
А Марат продолжал:
– Берегись, Дантон. У Верньо тоже был огромный губастый рот, и в гневе он тоже хмурил чело. Верньо тоже был рябой, как ты и Мирабо, однако тридцать первое мая совершилось. Не пожимай плечами, Дантон, как бы голова не отвалилась. Твой громовой голос, твой небрежно повязанный галстук, твои мягкие сапожки, твои слишком тонкие ужины и слишком широкие карманы – все это прямой дорогой ведет к Луизетте.