Девять месяцев, или «Комедия женских положений»
Шрифт:
Помимо обходов, смотровых, манипуляционных, родзальных и операционных дел, во временно вверенном ей отделении случилось очередное чрезвычайное происшествие – и опять-двадцать пять – в сортире. Хоть «Сагу о Сортирах» пиши. Интерн Виталик под чутким руководством Софьи Константиновны и сдержанные, но высокомерные ремарки дежурной акушерки выполнил «заливку». Это такая манипуляция, выполняемая с целью... Нет! Я же обещала простую и ясную, как чистый лист белой бумаги, главу, а сама помянула уже и хонтинги с благодатями, и сортиры с Виталиками, и заливки с их целями. Всё! Перехожу к некоторым особенностям реализации бизнес-планов, а к Софье Константиновне со всеми пространственно-временными перипетиями её личного претерпевания мы заглянем в следующей главе.
Лариса Александровна Пичугина. Главный менеджер по продаже медицинского оборудования фирмы... Скажем, одной всемирно известной фирмы, торгующей дорогостоящими, интеллектуально ёмкими операционными микроскопами, электронными микроскопами, микроскопами самыми обыкновенными, оперативной техникой, высокотехнологичными лазерами и вообще всем тем, что имеет отношение к медицинской оптике и офтальмологической
В офисном мире отчества, как правило, не приняты, особенно при выраженной компоненте международности, но Лариса настояла, чтобы даже на «иноземной» стороне её визиток было написано не Larisa A. Pichugina, а именно Larisa Alexanrovna Pichugina. Хотя представители головного офиса и дочерних европейских компаний всё равно называли её Larisa. Она нисколько не сердилась. Отчество было просто-напросто данью тому, что Пичугина закончила медицинский институт и некоторое время работала врачом-офтальмологом. И даже когда из-за хронического безденежья, преследующего любого молодого врача, ушла в фирму, где совершенно неожиданно и очень удачно для неё открылась вакансия, требовавшая соответствующего профильного образования, а не обычного пакета «навыков» ретивого коммивояжёра, Лариса ещё некоторое время брала дежурства, но потом вынуждена была уволиться. Когда и фирма, и главный врач больницы поставили вопрос «или-или», Пичугина долго не раздумывала. Конечно, фирма! На одно «белое» жалованье, получаемое там, можно было снимать относительно приличную (по отношению к прежней) квартиру, и ещё худо-бедно на еду и одежду оставалось, не говоря уже о бонусах с каждой проданной единицы товара. А именно «продажником», и «продажником» отменным, оказалась Лариса неожиданно для самой себя. И получив по итогам первого квартала кое-что по мелочи и за первый проданный операционный микроскоп... Нет, не могу озвучить, это был бы чистой воды садизм по отношению к простым добрым офтальмологам, в руки которых может нечаянно попасть моя книга. В общем, получив на хорошую дублёнку, уже два года будоражащую воображение Ларисы Александровны тончайшей выделкой кожи, норковыми воротником и манжетами, филигранными крючочками-петельками, да к тому же ещё и невесомую, Пичугина распрощалась с больничным «или» безо всяких сожалений. Она любила офтальмологию, собиралась стать действующим хирургом. На самом деле любила и на самом деле собиралась. В интернатуре, простёгивая стежками орган зрения свежеубиенного крупного рогатого скота (ещё и приобрести надо было на бойне за свои кровные три сольдо), она мечтала о карьере как минимум Филатова, но жизнь распорядилась иначе. Сделает ли она карьеру Филатова в специальности, «блатной» ничуть не меньше, чем акушерство и гинекология, бабушка надвое сказала. А фирма – вот она. Будучи фанатом офтальмологии, дублёнку таковую, а также множество прочих мелочей, так необходимых молодым женщинам, работая заштатным врачишкой в отделении, она приобретёт разве что с первой пенсии. И то добавив к ней всю жизнь откладываемое. Не так уж она и двинута на органах зрения, их болячках и поправках оных, чтобы не видеть очевидные преимущества. Лариса Александровна Пичугина была очень разумной молодой девицей. Торговцем же умелым и успешным она оказалась именно потому, что была умна, любила специальность и разбиралась в ней. Можно даже сказать, что всю свою любовь к офтальмологии она перенесла на эти самые так необходимые терапевтам, хирургам, лаборантам и пациентам высокоинтеллектуальные высокотехнологические прибамбасы. Она знала всю линейку своей фирмы досконально. До последнего винтика. Могла споро продемонстрировать в действии, не напрягая потенциального клиента словосочетаниями: «а где у вас тут розетка?» – или, не дай бог, «ну, тут сами разберётесь». Она была своей среди своих, даже став официально чужой. Везде, знаете ли, свои тонкости. Если вентиляционным оборудованием торгует просто Вася, не могущий ответить на мало-мальски простейший вопрос и всё время отправляющийся на консультацию к сервисному инженеру, чтобы потом «напеть Моцарта», – это раздражает. Лариса не раздражала потенциальных покупателей. Она всегда была спокойна, доброжелательна и могла целый день демонстрировать, и рассказывать, и показывать, отлично зная, что данная конкретная больница, или поликлиника, или кабинет данную конкретную продукцию не купит. Потому что просто денег не хватит. Потому что министерство выделило вот столько и ни рублём больше.
Лариса Пичугина знала всю линейку продукции конкурентов. Чтобы в том числе при случае подсказать бывшим коллегам, где дешевле. Да, это, конечно, не фирма, известная своей продукцией ещё с девятнадцатого века, но аналог ничем не хуже, зато дешевле. Зачем вам вечная игла для примуса, вы же не собираетесь жить вечно? Вот так вот спокойно, уверенно, с уместными цитатами из классиков, Пичугина и утвердилась в новой ипостаси. Впервые за пару лет представительства в нашей стране головной офис получил прекрасный отчёт по продажам. И властвующий топ был настолько любезен, что указал весомое участие в успехах некоей Larisa Alexanrovna Pichugina. Ну и через пару лет топом стала она, потому что какому же разумному гражданину иностранной державы нужен простой передатчик информации о делах другого за такую, простите, астрономическую зарплату?
Лариса первый раз выехала в Германию на обучение и всякое прочее развлечение. Вернулась через пару месяцев, и прежний главарь представительства всемирно известной фирмы в нашем отечестве был отозван на родину. Всё равно, проведя несколько лет в России, он так и не смог разобраться в хитросплетениях путей торговли министерскими тендерами, особенностей заходов в кабинет власть имущих и во многом-многом-многом другом. Для начала он так и не выучил русский – во всяком случае, до осмысления хитросплетений. А переводчик при решении иных тонких русских финансовых вопросов не способствует взаимопониманию между народами, а лишь разобщает их финансовые потоки. К тому же он был исключительно по-немецки педантичен и полагал, что если
Тогда, когда полуголодная (в данном случае «полуголодная» – отнюдь не фигура речи) Лариса Пичугина купила себе дублёнку и торжественно уволилась из больницы, ей было двадцать семь, в нашем (или всё-таки вашем?) городе она держалась из последних сил, потому что, в отличие от той же Заруцкой, была родом из глухой провинции. После интернатуры, оказавшись с распределением, но без места в общежитии, пополам с соседкой с трудом тянула крохотную страшненькую дыру на окраине, и идти ей, в случае полного и окончательного провала, было некуда. Кроме больницы, где рано или поздно заметят, что ты тут тусуешься. И не то чтобы манной каши жалко, но у каждого гражданского должно быть койко-место для ночлега под крышей дома хотя бы временно своего. А не то не гражданин он, а бомж. Лицо без определённого места жительства. Софье Константиновне родители не очень помогали, не от жадности, разумеется, а потому как не сильно чем-то могли помочь – ну, не магнаты, бывает. Не «аппарат», не народные артисты, не полковники, руководящие отделом по борьбе с организованной преступностью, не «короли бензоколонок» и не владельцы заводов, газет, пароходов. Обычные простые хорошие родители. Не то учитель и инженер, не то инженер и учитель. Такое случается в жизни – обычные простые хорошие родители – куда чаще, чем в кино, в книгах и даже в помойных бестселлерах а-ля «Меня мама никогда не любила, она мне как-то раз заграничную юбчонку не купила!». Гораздо чаще, чем полагают современно ориентированные психологи, в обычных простых хороших семьях вырастают обычные простые хорошие люди. К тому же порою куда успешнее рождённых в семьях магнатов. Во всяком случае, большинство друзей, приятелей и знакомых автора – хороших, успешных и даже богатых людей – выросло именно в таких семьях не то учителей, не то инженеров. Но в любом случае – возвращаясь к нашим девушкам, – Софье в случае полнейшего финансового краха, когда даже последний рубль, нечаянно вывалившийся из-за подкладки студенческого ещё пальто, потрачен... На что сейчас можно потратить рубль?... Просто – потрачен. Да. Софье в случае полнейшего финансового краха, когда даже последний рубль, нечаянно вывалившийся из-за подкладки студенческого ещё пальто, потрачен и квартирная хозяйка выгнала и подала в суд, было куда пойти – под крышу родительского дома. Там всегда была ждущая её постель, открытый для неё холодильник и добрые, понимающие все аспекты труда интеллигентов вроде учителей, инженеров и врачей мама с папой. А вот у Ларисы всё было совсем иначе.
Она родилась в настолько мелком уездном городишке, что иное село больше. У Ларисы не было папы, была трудолюбивая, безалаберная, охочая до половой любви мама. Двое младших – сестрёнка и братик, – тоже не знавшие отца, а только добрую мягкую маму и добрую строгую старшую сестру, которых они беззаветно любили, а на сестру – так чуть не молились вслед за матерью. Почему «Лариска такая умная»? – она понятия не имела. Сама она работала в уездном универмаге, где ничего, кроме драповых сапог и резиновых пальто, не было. Простите, я заметила, что существительные с прилагательными предыдущего предложения не на тех, на ком следует, «поженились». И сразу же вспомнила фильм «Дежавю»:
– Тефтель с рисом, котлета с картошкой.
– Мне тефтель с картошкой.
– Тефтель с рисом! Котлета с картошкой! – как энкавэдешник на допросе, цедит официант советского общепита на американского мафиози, считающего себя в очередном эпизоде амнезии профессором-энтомологом, следующим на Суматру.
– Тефтель с рисом, котлета с картошкой, несите, – примирительно говорит «красному» официанту настоящий профессор-энтомолог одесского университета. – Не спорьте! – тихо шепчет он мнимому коллеге. – Поменяемся.
– Нет! Менять нельзя! Тефтель с рисом! Котлета с картошкой! – уже чуть не доставая наган, чеканит официант-энкавэдешник.
«А где, бишь, мой рассказ несвязный?» [7] Нет, не в Одессе пыльной, где Александр Сергеевич Пушкин боролся с саранчой, а там, в российской грязной глубинке, где мама Ларисы Пичугиной работала посреди драповых пальто и резиновых сапог. И совершенно непонятно было, на что их менять, потому что подобные монстры висели и стояли по всей стране, где всё было на благо человека и всё было во имя человека. И никому, говоря честно и откровенно, нужны не были. Не понимаю, почему какой-нибудь пафосный скульптор до сих пор не изваял гигантский памятник драповому пальто в резиновых сапогах?! На это можно было бы откусить значительную часть годового бюджета министерства культуры нашей страны, где в уездах, честно говоря, мало что изменилось, кроме ассортимента универмагов, в которых женщины, подобные маме Ларисы Пичугиной, до сих пор не могут позволить себе отовариваться.
7
Из одесской главы «Евгения Онегина», А.С. Пушкин.
Лариса тем не менее маму любила. И мама любила Ларису. Любила и где-то даже боготворила. А уж когда Лариса закончила десятилетку с золотой медалью... Медалью, полученной тут чуть не впервые за всю историю существования ветхой школы... Затем сама поехала в большой город и сама поступила в медицинский институт... Мама стала считать Лариску богоподобной. Врачи больших городов рисовались маме сытыми, гладкими, как тюлени, и все как один – богатыми.
– Ну вот! Будет теперь, кому мне деток помочь поднять, да и самой на старости лет не зубы старые пережёвывать, – говорила Ларисина мама соседкам.