Девять месяцев
Шрифт:
— Итак, какие новости? — спросила она, осушив и вновь наполняя свой бокал.
— Что за новости, то есть что именно тебя интересует? — спросила я, заикаясь.
— Просто обычный вопрос, который задает мать своей дочери, дорогая. Могу я поинтересоваться твоей напряженной жизнью? Мне кажется, ты выглядишь немного усталой, и я заметила, что ты закрыла кафе вчера вечером. А ты не любишь брать выходные, — добавила она, глядя мне прямо в глаза, от чего я порядком занервничала. — Это из-за Тома? Очень скучаешь по нему? — спросила
Я покачала головой, хотя у меня на лбу, должно быть, было написано: «Отчаянно тоскую».
— Нет, это не из-за Тома. Ну, или не только из-за него. На самом деле мне нужно сказать тебе кое-что.
Она закивала головой.
— Ты можешь сказать мне все, что хочешь, дорогая, — сказала она, потом икнула и хихикнула.
— Может, лучше подождать до завтра?
— Нет, рассказывай сейчас, — настаивала она.
Внезапно кухонная дверь распахнулась и вошла бабушка.
Я откинулась на спинку стула, момент был упущен.
Бабуля была очень хрупкой и медлительной. Казалось, ей стоило больших трудов пройти через кухню и не упасть. Было тяжело удержаться, чтобы не взять ее под руку и не помочь. Но если бы и нашелся такой глупец, он вскоре очень пожалел бы об этом. Она была убеждена, что находится в прекрасной физической форме.
— Тебе не нужна помощь, Луиза? — спросила она у мамы.
— Нет, спасибо, все уже готово, — сказала мама и подвинула ей стул.
Бабуля прошла прямо мимо стула и принялась мыть посуду.
— Зачем, Дорис, не надо. У нас есть посудомоечная машина, — в голосе мамы зазвучали стальные нотки. Бабушка всегда выводила ее из себя. Особенно на кухне.
— Ну, ты же не хочешь понапрасну крутить счетчик. Кроме того, посуду надо мыть чисто, — настаивала она, опуская тарелку в жирную воду. — У тебя есть сода?
Мама уже собиралась удариться лбом о стол, как тут зазвенел таймер и спас ее от шишки.
— Это телефон? — спросила бабуля. — Сидите, девочки, я отвечу, — и она зашаркала прочь из кухни.
Мысль о цветной капусте заставила меня подскочить и броситься собирать тарелки с овощами на поднос.
Мы сидели за столом, пожирая глазами праздничную еду и вежливо ожидая, пока бабуля устроится на стуле. К моему огорчению и радости мамы, папа открыл еще одну бутылку вина.
Я нервно мяла салфетку, которую мама свернула в форме лилии. Я никогда не могла понять, зачем это нужно. Несколько минут я решала, куда положить салфетку. Если я положу ее на колени, она упадет на пол раз десять за время ужина. Я уже собиралась заткнуть ее за пояс, как вдруг вспомнила о своем животе и побоялась привлечь к нему внимание. Я подумала, будет ли невежливым вытереть ею нос. Бабуля заткнула салфетку за воротник и трясущейся рукой потянулась за ножом для разделки индейки.
— Можно мне?..
— НЕТ! — хором закричали папа с мамой, бросаясь с мест, чтобы отобрать у нее нож.
— Индейку
Резать индейку и готовить барбекю — единственное, что папа умел делать на кухне. И покуситься на эту его привилегию было невозможно. Все послушно сели, и я начала накладывать себе свою вегетарианскую еду.
— Это что такое? — спросил отец.
— Цветная капуста, — ответила я, стараясь не капать слюной.
— Боже мой, а ты часом не беременна? — пошутил он, подмигивая маме.
Я застыла на месте, переводя взгляд с одного родителя на другого, разевая рот, как рыба, выброшенная на берег.
— Как ты, как ты смог...
Веселое выражение папиного лица сменилось кривой усмешкой.
Мама сделала такой глубокий выдох, что мне показалось — ее сейчас унесет, потом сказала:
— Боже мой, так вот о чем ты хотела мне рассказать на кухне. Она закрыла рот рукой. — От Тома? Ох, бедняжка!
В ее голосе было столько эмоций, что у меня сами собой потекли слезы.
Папа сказал «она не может быть беременна» таким тоном, будто он думал, что я еще девственница.
— Черт тебя побери! — закричала бабуля. — Ты же еще не окончила школу!
— Мне двадцать семь лет! — всхлипнула я, вытирая слезы салфеткой. Мама подошла и крепко обняла меня, пока папа с бабулей смотрели на нас в изумлении.
— Итак, кому положить кусочек? — спросила папа, пытаясь снять напряжение. Мама, всегда готовая поддержать шутку, разразилась истеричным хохотом и попросила налить ей еще вина.
За ужином все чувствовали себя скованно. Папа говорил меньше, чем обычно, бабуля, не отрываясь, смотрела на меня, брезгливо морща нос, а мама кусала губы, чтобы не расплыться в счастливой улыбке. Она пыталась вести себя сдержанно, но я видела, что она в любой момент готова сорваться с места и, подпрыгивая и хлопая в ладоши, кричать: «Ура, маленькой ребеночек! Сладкий комочек радости! Ура!»
Выяснилось, что на протяжении всей беременности маме хотелось цветной капусты. Однажды она даже заставила папу поехать в ресторан поздно вечером, перед самым закрытием, когда уборщицы уже мыли полы, и уговорить их продать немного капусты. Это совпадение и подвело меня. Кроме того, мама была уверена, что у меня родится девочка.
После ужина мы расположились вокруг елки и стали разворачивать подарки. Бабуля подарила мне ночную рубашку, какую, должно быть, носила Флоренс Найтингейл.
— Скоро будет тебе мала, — сказала она разочарованно.
Она рассматривала свои подарки, фыркая над лавандовой солью для ванны, носовыми платками и электрической грелкой для ног. Атмосфера была напряженной, и я чувствовала, что маме с папой не терпится засыпать меня вопросами, и они ждут не дождутся, когда уедет бабушка. Я делала вид, что увлечена игрой с Флойдом, стараясь не смотреть на маму.