Девять писем «архитектору перестройки» Яковлеву
Шрифт:
Письмо-введение
Мой бывший единомышленник Александр Николаевич!
Твоя и моя жизни некогда сложились так, что, казалось, мы не могли не стать не только единомышленниками, но и друзьями. И всё же что-то этому многие годы мешало. Пока не дошло до острой противоположности в наших с тобой взглядах. И в делах. Теперь и вовсе непонятно, а зачем, собственно, скрывать друг от друга и от других людей то, что случилось реально вне нас и между нами. Тем более что и по старости нам обоим давно пора подвести итоги нашей бедовой жизни. Подвести их, разумеется, по совести.
Мне сегодня представляется наше дело так, что мы с тобой – два совсем разных типа личности. И в политике. И в собственной нашей этике. Надеюсь, это поможет понять читателю, что такова в её сути трагедия нашей российской истории. И такова также комедия и ирония её.
Попробую, не торопясь и не горячась, разобраться в этом. Не отходя в сторону от щекотливых нюансов. А их немало.
Как и всякий нынешний бескомплексный политик, ты пытаешься хотя бы только словами, но всё же опереться на принципы морали. Достойное стремление. Разумеется. Но какие они в их сути – эти твои на практике неуловимые принципы?
Реальные они или кажущиеся? Может, вовсе их и нет?
Ты, думаю, догадываешься, что у меня имеется, что сказать и тебе, и о тебе нашим современникам. Разговор наш, надеюсь, будет идти на уровне взаимной исповеди. В противном случае нужен ли он?
Впрочем, откроешься ли ты мне или нет – это сугубо твоё дело. Что касается лично меня, то мой ответ тебе – и есть вот эти мои горестные письма.
По ходу разговора требуется и такое пояснение: между моим первым (вводным) и последним письмом оказались как бы пока заштрихованными годы 1991–1996. Возможно, потом и ещё будут такие же годы и годы для их глубокого и верного осмысления.
Ежели кому-то и не понравится жанр письма для изложения столь сложных проблем историософии, то с этим придётся смириться. Поскольку мною давно написаны – в том же эпистолярном жанре – и самые крупные мои исследования истории Русской революции. Они ждут своего востребования… Они и дождутся его. Пора историософского невежества в России кончается. История Отечества нашего предстаёт перед нами теперь не просто чередой чудовищных событий, а всё же и как гарантия предначертанного спасения Земной цивилизации. К сожалению, именно это-то многими нашими современниками и не замечено! Куриная слепота…
Не любопытно ли, что наше национальное русское самосознание было буквально на лету взорвано «Философическими письмами» П. Чаадаева. Хотя эти его письма, в сущности, являются философской самодеятельностью. Взрыв в духовной сфере России тем не менее состоялся. Уже в тогдашнем русском обществе неподъёмно много скопилось несовместимых направлений мысли и дела.
А ныне их – и того больше! Дошла наконец и наша очередь до геополитики. Насупились россияне. Чуем приближение во времени и ещё большей сложности событий. Чуем, стало быть, и сусанинскую правду нашу.
Это и беспокоит. Святая Русь, но и мученица. В России святость в муках.
Всё заметнее происходит ныне многозначный крен русской мысли в сторону сложнейшего национального самосознания, в сторону новейшей геополитики, всё глубже врабатывается в проблемы не только Запада и Востока, в которых
В этой расстановке тенденций западническая позиция П. Чаадаева превосходит дерзостью своей (не глубиной конечно!) всю западноевропейскую русофобию. Его одиночный выстрел прозвучал в Час Быка…
И всё же не мне отрицать непричёсанную, но яркую талантливость «басманного философа».
Меня сейчас более всего удивляет то, что ты (фактически) за линию отсчёта (более чем через столетие!) тоже принимаешь в России именно чаадаевскую несправедливость, которую тот потом мужественно и открыто сам же и отбросил. Именно отбросил. К этому нам ещё придётся возвращаться в процессе рассмотрения его «Философических писем»… Если успеем. Действительно – все по краю ходим.
Настораживает меня и то, что ты пытаешься в этих-то обстоятельствах удержать лично для себя явно особые условия: ты не намерен с кем-либо вести конкретный спор. Ты всё ещё считаешь для себя лично удобным без аргументов разделываться с чьими-либо концепциями, имена их авторов не называть… На что рассчитываешь? Широкой спины Политбюро больше нет.
Ты готов, стало быть, вещать, как прежде, но не убеждать! Это надо понимать так, что ты, хотя и числишь себя главным демократом, не собираешься и с ними быть на равных. Тебе хочется продлить своё положение властной неприкасаемости. Именно властной. В чём же в таком случае смысл идущих в стране стихийных преобразований?
Не диктаторское ли это пренебрежение в первую очередь к тем, кто честно и искренне ищет истину? А ищут её думающие люди.
К тому же не слишком ли надоевшее это само по себе явление – шевелящийся в ноосфере сегодняшней нашей страны бывший член Политбюро бывшей КПСС? Самого этого явления сегодня уже нет, но смрад от него всё ещё продолжает стелиться ковровой дорожкой.
Это-то и заставило меня изменить начальный смысл этого моего просветительского обращения лично к тебе. Перед тобой не просто обращение одного политика (точнее – политолога) к другому, а это также и почти неуловимая персонификация идей и взглядов нас обоих – взглядов на то, что же с нами происходит. Действительно – что?
В самом деле – куда несёт нас рок событий? Не перепрыгнул ли Павел Иванович Чичиков на большом ходу из птицы-тройки в тойоту или мерседес? Прямо на ходу. Кто-то и ныне торгует мёртвыми. И живыми. Кому же перешёл в рыночную собственность вишнёвый сад? Уцелел ли в годы безумств Егора Лигачёва?
Получается, наш сугубо российский Великий Инквизитор заблокировал собою замысловатые и неразгаданные лабиринты нашего общества и (особенно) растревоженного сознания его.
Кажется, я набрёл на предопределённость с нами случившегося. Впрочем, и об этом подробно – впереди.
Но какова же сама по себе оказалась тогда именно твоя с М. Горбачёвым конкретная практика? Чем она действительно послужила истерзанной России? Возведёт ли она своих адептов в XXI столетии на пьедесталы именно человеческого величия? И с чьей руки наконец перестанет существовать насилие над совестью и над самой жизнью нашей?