Девять подвигов Сена Аесли. Подвиги 5-9
Шрифт:
Когда воздух свободы, доносившийся сквозняком с проходной, уже начал кружить голову Бубльгума, новые товарищи потребовали, чтобы красноречивый профессор непременно остался на банкет.
Надо сказать, банкет удался. Бубльгум один за другим выдал восемнадцать тостов подряд… То есть он хорошо помнил фразу председателя комиссии: «Голуба! Мы эту лабуду уже восемнадцатый раз слышим! Давай лучше за любовь!», но его собственный ответ затерялся где-то между рюмкой коньяка и стаканом бордо.
Под утро на Бубльгума, бредущего вдоль стены санатория в поисках
До конца января Б.В. лежал на койке и громко размышлял про себя:
– Задача – сбежать из Безмозглона. Для этого нужно обмануть бдительность охранников. Осталось придумать, как обмануть бдительность. Задача упростилась.
Рассуждая логически[2], Бубльгум пришел к выводу, что единственные существа, которые могут легко обмануть бдительность ментодеров – это ментодеры. Если поступить в Высшую Школу Ментодеров, отучиться там пять лет, сдать экзамены, пройти стажировку где-нибудь на Фолклендах… Нет, это слишком долгий путь. К тому же, чтобы поступить в ВШМ, требовалось сначала сбежать из Безмозглона. Поэтому бывший ректор выбрал более простой способ. Бубльгум заявил, что готов во всем чистосердечно признаться, но не кому попало, а только самому перспективному следователю.
Оставшись с самым молодым и неопытным следователем с глазу на глаз, коварный арестант ловко превратил допрос в тренинг по проведению допросов. Сначала он прочел лекцию о том, насколько мешает доверительности и откровенности беседы официальная ментодерская форма. Потом убедил офицера, что лучший способ понять психологию допрашиваемого – это влезть в его шкуру, то есть одежду. Затем Бубльгум предложил наивному следователю хорошенько вжиться в роль преступника, после чего требуемые признания сами появятся у него в голове.
Переодевшись в ментодерскую форму и выйдя в коридор, Бубльгум приказал охраннику не разговаривать с арестантом до тех пор, пока тот не ответит на все вопросы охранника.
Надолго озадачив таким образом обоих ментодеров, профессор уверенно двинулся куда глаза глядят.
Твердый взгляд и четкая поступь привели Бубльгума в кабинет начальника тюрьмы.
– Ну где вы опять пропали?! – закричал на него начальник.
«Ну вот, – загрустил беглец, – я опять пропал».
– Немедленно берите свой взвод и приступайте к уборке территории!
– Хорошо, – сказал Б.В., отдал что-то вроде чести и достаточно строевым шагом отправился искать подчиненных, которые захотели бы ему подчиниться.
Бубльгум плохо представлял себе, что такое взвод, поэтому принялся командовать всеми, кто попадался под руку. Будучи, с одной стороны, человеком дисциплинированным, с другой – инициативным, с третьей – опытным, с четвертой – обладая громким голосом[3], экс-ректор привлек к выполнению поставленной перед ним задачи половину ментодеров Безмозглона. Он уже добрался по идеально убранной территории до ворот, когда поступил новый приказ: произвести смотр личного оружия у подчиненных. Бубльгум и тут не подкачал, а,
Начальство по достоинству оценило рвение офицера, хотя и не смогло вспомнить его фамилию.
– Это ничего, – решило начальство. – Фамилия не главное, главное – целеустремленность и решительность. Вот что, голубчик, а проверь-ка нам пациента Бубля Гума, на месте ли он, сидит ли, а то этот Бубль такой шустрый, спасу нет!
Вошедший в исполнительский раж Бубльгум, не рассуждая, побежал в палату, отдал одежду измученному следователю, отмахнулся от его чистосердечных признаний и велел передать начальству, что пациент сидит на месте и какие будут дальнейшие распоряжения.
Третий побег удался ректору особенно. И это при том, что у дверей его камеры поставили усиленный наряд, а в конце коридора разместили пост усиленного наблюдения за усиленным нарядом.
Усиление режима только раззадорило бывшего ректора Первертса. Он начал перестукиваться с соседями азбукой Морзе и за девять суток непрерывного стука просто задолбал всех заключенных. И когда на завтраке какому-то бледному типу из Трансильвании, который сидел тут по обмену, показалось, что компот слишком жидкий, столовая буквально взорвалась.
Лавируя между переворачиваемыми столами и пролетающими ментодерами, Бубльгум нырнул в окно раздачи и очутился на кухне. Повара улепетывали через заднюю дверь. Оставалось лишь накинуть на себя белый фартук, сшитый заранее из краденой простыни, и пристроиться им в хвост.
Он оглянулся на столовую. Взбунтовавшиеся пациенты уже обезоружили и связали охрану, и бунт пошел вразброд. Пятеро арестантов пластмассовыми столовыми ножами пилили стальную оконную раму. Трое швырялись тарелками в большой портрет Тетраля Квадрита. Двое рисовали на стене длинное неприличное слово. Остальные бессмысленно шатались по обезображенному помещению.
Толпа… Неорганизованная толпа… Большая неорганизованная толпа… Что может быть притягательней для талантливого руководителя?!
Бубльгум закусил губу. Посмотрел на дверь, за которой находилась воля. На заключенных. На дверь. На…
Напрасно он это делал.
Аварийная сигнализация взвыла, как оперный тенор, которому наступил на ногу… ну, скажем, другой оперный тенор. Дверные проемы закрылись мощными противобеспорядочными решетками.
Дилемма разрешилась сама собой, и Бубльгум с легким сердцем занялся любимым делом:
– Ты, ты и вон то! Живо навалились на эту решетку! А вы четверо – на эту! Вы восьмеро – делать из скамеек тараны! Вы двадцать три – к окнам, следить за обстановкой снаружи! Вы сто сорок семь – строить баррикады! Вы двое у стены – писать требования! Да не на стене, на бумаге! Ты, в очках, – пересчитать оружие и боеприпасы, выдавать только вменяемым и под расписку. А ты чего стоишь? Ах, ты оборотень? Во что оборачиваешься? В буйвола? А ну-ка, ребята, запрягли этого буйвола и вперед! Главное – вышибать у них решетки!