Девять принцев Амбера
Шрифт:
— Возьмите кусок хлеба, — сказал я ему, протягивая свой скудный обед,
— и кусок сыра за компанию.
— Спасибо тебе, добрый Корвин.
И он накинулся на хлеб и сыр, как будто не ел целую вечность, а потом выпил всю мою воду без остатка.
— А теперь, если ты дашь мне перо и кусок пергамента, я вернусь к себе. Я хочу успеть дочитать одну книгу. Приятно было поговорить с тобой. Жаль, что так вышло с Эриком. Может быть, я еще наведаюсь к тебе, и мы поболтаем. Если ты увидишь своего отца, пожалуйста, передай ему, чтобы он не
— У меня нет ни пера, ни пергамента, прервал я его излияния.
— Боже, — воскликнул он. — Ну это уж совсем нецивилизованно.
— Знаю. Но, с другой стороны, Эрика и нельзя назвать цивилизованным человеком.
— Ну хорошо, а что у тебя есть? Моя комната нравится мне как-то больше, чем это место. По крайней мере, там светлее.
— Вы побеседовали со мной, — сказал я, — а сейчас я хочу просить вас об услуге. Если вы выполните мою просьбу, я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы примирить вас с отцом.
— А чего тебе надо?
— Долгое время наслаждался я вашим искусством, ответил я. — И есть картина, которую мне всегда хотелось иметь только в вашем исполнении. Помните ли вы Маяк на Кабре?
— Ну конечно. Я был там много раз. Я знаю его хранителя, Жупена. Бывало, я часто играл с ним в шахматы.
— Больше всего на свете, — сказал я ему, — почти всю мою жизнь, я просто мечтал увидеть один из тех магических набросков этой серой башни, которые начертаны вашей рукой.
— Очень простой рисунок, — сказал он, и довольно приятный, не могу не согласиться. В прошлом я действительно несколько раз делал наброски этого места, но как-то никогда не доводил их до конца. Слишком увлекала другая работа. Но если хочешь, я тебе нарисую то, что помню, а потом передам.
— Нет, — ответил я. — Мне хотелось бы что-нибудь более постоянное, чтобы я все время мог держать этот рисунок перед глазами в своей камере, чтобы он утешал меня и всех других узников, которых посадят сюда после меня.
— Вполне понимаю, — ответил он. — Но на чем же мне тогда рисовать?
— У меня здесь есть стило, — сказал я (к этому времени ручка ложки здорово поистерлась и заострилась), — и мне бы хотелось, чтобы ты нарисовал эту картину на дальней стене, и я мог глядеть на нее, когда прилягу отдохнуть.
Он довольно долго молчал.
— Здесь очень плохое освещение, — заметил он наконец.
— У меня есть несколько коробков спичек, — ответил я. Я буду зажигать их по одной и держать перед вами. Если не хватит спичек, можно будет спалить даже немного соломы.
— Не могу сказать, чтобы это были идеальные условия для работы… — заворчал он.
— Знаю, — повинился я, — и заранее прошу прощения за это, великий Дворкин, но они лучшие из тех, которые я могу предложить. Картина, написанная рукой мастера, осветит мое жалкое существование и согреет меня здесь, в темнице.
Он опять ухмыльнулся.
— Хорошо. Но ты должен мне обещать, что посветишь потом еще, чтобы я мог нарисовать
— Обещаю, — сказал я и сунул руку в карман.
У меня было три полных коробка спичек и часть четвертого. Я сунул ложку ему в руки и подвел к стене.
— Появилось ли у вас чувство инструмента? — спросил я его.
— Да это ведь заостренная ложка, верно?
— Верно. Я зажгу спичку как только вы скажете, что готовы. Вам придется рисовать быстро, потому что мой запас спичек ограничен. Половину спичек я израсходую на рисунок маяка, а вторую половину на то, что подскажет вам ваше воображение.
— Хорошо, — согласился он.
Я зажег спичку, и он начал вычерчивать линии по серой сырой стене.
Первым делом он очертил большой прямоугольник, как раму для своего наброска. Затем после нескольких быстрых четких штрихов начал вырисовываться маяк. Просто удивительно, но этот старый нелепый безумец сохранил все свое искусство.
Когда спичка догорала до половины, я плевал на пальцы левой руки и брался за уже сгоревший конец, чтобы ни одна секунда драгоценного света не пропала даром.
Первая коробка кончилась, когда он уже дорисовал башню и работал над морем и небом. Я вдохновлял его, издавая восхищенные возгласы с каждым движением его руки.
— Великолепно, просто великолепно, сказал я, когда он уже почти закончил.
Затем он заставил меня потратить еще одну спичку, потому что забыл подписать картину. К этому времени вторая коробка спичек почти иссякла.
— А сейчас давай восхищаться этой картиной вместе, — сказал он довольно.
— Если вы хотите вернуться к себе, то вам придется оставить восхищение лично мне, — ответил я. — У нас слишком мало спичек, чтобы заниматься критиканством.
Он немного поворчал, но все же подошел к другой стене и начал рисовать, едва я зажег спичку.
Он быстро набросал крошечный кабинет, стол, череп на столе, стены, заставленные книгами до самого потолка.
— Теперь хорошо, — удовлетворенно пробурчал он.
В это время третья коробка спичек кончилась, пришла очередь уже начатой четвертой.
Пришлось истратить еще шесть спичек, пока он что-то исправлял в своей картине и подписывался. Он сконцентрировался на картине, когда я зажег последнюю спичку — у меня осталось всего две — затем сделал шаг вперед и исчез.
Этой спичкой я обжегся, так что даже выронил ее из рук. Она упала на сырую солому и, зашипев, погасла.
Странное смятение чувств, обрывки беспорядочных образов, безумное злорадное торжество — меня била холодная дрожь от этого винегрета эмоций. А затем я вновь услышал его голос и почувствовал его присутствие рядом с собой. Он опять вернулся!
— Знаешь, что мне только что пришло в голову? — спросил он. — А как же ты будешь любоваться моей картиной, когда здесь так темно?
— О! Я вижу в темноте, — ответил я, Мы с ней так долго жили вместе, что даже стали друзьями.