Девять рассказов

Annotation

Восемь коротких рассказов и отрывок. Получаестя или Филинни, или Сэлинджер.

Шумрок Ник

Шумрок Ник

Девять рассказов (почти Сэлинджер)

Ник Шумрок Восемь рассказов с довеском (почти Сэлинджер)

"Обезьянка"

(рассказ

из цикла "Мои соседи")

Когда я познакомился с Татьяной Васильевной, ей было уже далеко за семьдесят, но назвать ее "старушкой" язык у меня не поворачивается. Хотя прожитые годы оставили свой отпечаток на ее лице, она была молода душой! Небольшого росточка, сухонькая, слегка сутулая, она была похожа на маленькую обезьянку.

Я тогда только развелся с одной женой и поселился на служебной площади своей будущей. Татьяна Васильевна была ее соседкой по коммуналке. Она почему-то сразу стала называть меня по имени и отчеству, хотя жену мою звала только по имени.

– - Александр Петрович! Вы слышали, что вчера Рейган (она всегда произносила это имя с ударением на "а") сказал об СССР?

– - Нет, Татьяна Васильевна, не слышал, я весь вечер Рахманинова слушал, - с умным видом отвечал я.

– - Назвал нас "империей зла!" Так и до войны недалеко!

Войну она помнила, боялась, как и большинство людей того поколения. Однажды начала вспоминать, как их на барже везли через Ладогу "на Большую землю" поздней осенью 1941 года.

– - Уже лед стоял! Караван был порядочный, впереди шел большой корабль, лед колол, по бокам небольшие военные корабли. И вдруг в небе загудели немецкие самолеты! Потом завыли сирены! Все в панике попадали на палубу. Сирены ревут, страх нагоняют. Самолеты стали пикировать, и вода закипела от пуль и снарядов. Один снаряд попал в военный корабль. Тот накренился и начал медленно погружаться. Матросики попрыгали в воду, стали тонуть! Им бросали спасательные круги, да разве добросишь.

Так и застряло у меня в ушах это ее "матросики"! Я сейчас пишу, и у меня слезы на глаза наворачиваются, а у нее тогда глаза были сухие, ни слезинки, только взгляд печальный, как у Богородицы. Видно, все слезы уже давно выплакала.

– - Нас спасло то, что стало темнеть, самолеты улетели, а мы развернулись и пошли назад! Так и остались зимовать в Ленинграде!

Не осталось у меня почему-то в памяти ее воспоминаний о первой блокадной зиме, о голоде: наверное, просто не хотела вспоминать. Верующая была, но религиозности своей никогда не выпячивала. Бывало, в церковный праздник выйдет вечером на кухню:

– - Была в Лавре! Как красиво церковный хор пел!

Гости у нее бывали редко, всего три человека. Первая и самая близкая подруга -- Вера Васильевна, или Вера Вас, постоянная ее театральная спутница. С ней Татьяна Васильевна обсуждала все новости культурной жизни Ленинграда: где премьера, кто танцует главную партию, кто дирижирует в капелле? Правда, в последние годы жизни у Веры Вас появился друг, и она стала редко посещать нашу квартиру. Татьяна Васильевна, естественно, ревновала ее к нему.

Другой гостьей была Лилечка. Они вместе работали в академической библиотеке. Разница в возрасте не мешала им общаться. У Лилечки была дочь - школьница старших классов, а мужа не было.

Третьей была Аллочка,

бывшая соседка, получившая квартиру здесь же на "Ваське", на "кораблях", как говорила моя жена. Аллочка родилась и выросла в этой квартире на глазах у Татьяны Васильевны. Приходила она к ней, чтобы пожаловаться на мужа, успокоить сердце и отвести душу.

Пирожки для гостей Татьяна Васильевна покупала только в "Метрополе", а торт брала только в "Севере"! Веревочки от торта она не выбрасывала, а аккуратно сворачивала и клала в ящик кухонного стола. Однажды мне понадобилась веревка для страховки от падения с крыши, и я спросил Татьяну Васильевну, нет ли чего-нибудь подобного у нее в хозяйстве? Она с готовностью побежала на кухню и принесла мне целую коробку бечевок.

– Александр Петрович, эти вам не подойдут?

Святая простота! Если допустимо такое словосочетание -- "пожилой ребенок", то оно точно о ней.

Иногда "наезжали" в гости племянницы из Иркутска - Зоя и Маша. Помоложе Татьяны Васильевны, но тоже уже женщины в возрасте, и бедная Татьяна Васильевна безропотно водила их по эрмитажам, русским музеям и разным пушкиным. Вечером придут домой, Маша за сердце держится, Зоя на стул падает, Татьяна Васильевна -- такая уставшая печальным голоском:

– - Пришли "лягушки-путешественницы!"

Она родилась в Иркутске, училась на филфаке университета, но в 1930 году с третьего курса была отчислена с формулировкой - "как идеологически чуждая"! Об этом я только в книжках читал, а тут справку самолично видел: так и написано.

В Ленинград она приехала вместе со своим преподователем, известным филологом Георгием Семеновичем Виноградским. Не знаю, из-за нее ли, но он оставил в Иркутске законную супругу. То, что Татьяна Васильевна жила с ним "невенчанная", было, по-видимому, ее постоянной душевной болью, но с нами она об этом не говорила.

Георгий Семенович умер сразу после войны. Их дом в начале войны разбомбили. Весной сорок второго их все-таки эвакуировали из блокадного Ленинграда в Углич. Вернулись назад, скитались по углам. Когда она осталась одна, её приютила у себя Вера Павловна Абрамова (Калицкая) - первая жена Александра Грина. Будущий писатель в юности был связан с революционной молодежью. Когда революционеров арестовывали, к ним под видом "невест" ходили молоденькие гимназистки, приносили "с воли" вести и литературу. Вот такой "невестой" была для Грина Вера Павловна. Молодые люди сошлись близко, обвенчались, и она, как жена декабриста, поехала с ним в ссылку, только не в Сибирь, а в Архангельскую губернию. Но характер у писателя был ох какой тяжелый, уже после ссылки они раcстались. Вера Павловна вышла замуж за химика Казимира Петровича Калицкого и поселилась у него в этой самой квартире.

Грин часто навещал бывшую жену, почти всегда "под мухой", в основном когда нуждался в деньгах. Естественно, долги не отдавал.

– Казимир Петрович очень сердился - говорила Татьяна Васильевна, явно передавая слова Веры Павловны.

До самой пенсии Татьяна Васильевна проработала в академической библиотеке. Работой она жила. Надо думать, как важно для пожилого человека ежедневное общение в привычном коллективе. Ну, все вы не раз сталкивались с библиотекарями, знаете, какие это люди. А библиотека Академии наук, это заповедник библиотечных работников! Это я утверждаю, потому что хожу туда, как в сказке говорится, "тридцать лет и три года"!