Девять

Сенников Андрей

В кухне светлее, урчит холодильник. Старинный буфет громоздится в углу, черный и блестящий, стол накрыт клеенкой в красно-коричневую крупную клетку. В раковину капает. Мусорное ведро под ней заполнено наполовину… Нет старушки. Может, зря квартиру вскрывали?… Соседей теперь опрашивай… Где? Когда? Нафига бы это было надо? Старшинов посмотрел вверх, в маленькое окно под потолком, в стене, разделяющей кухню и санузел.

Капля пота покатилась по виску. Старшинов скомкал в руке платок. Значит, нашел… Или свет забыла выключить?

– Игнатьич, ну, ты чего там? – донеслось от входных дверей…

– Обожди…

– Чего обожди? Мне в контору надо… Получка сёдни…

– Обожди,

говорю…

Дверь в коробке сидела плотно. Разбухла? Влагой не тянет… Заперта изнутри? От кого? Старушка была не одна? Пряталась? Черт! Старшинов резко дернул за ручку, рискуя вырвать хлипкое приспособление. Дверь открылась с треском. Ага! Плохо просохшие потеки краски склеили местами поверхности… во, бля! Почти с минуту, не отрываясь, Старшинов смотрел. Желтушная сороковаттная лампочка под потолком роняла болезненный свет на скрюченную фигуру у раковины. Участковому показалось, что он увидел облачка тлена, сорванного с неприкрытых ночной рубахой участков тела, пришедшим в движение воздухом. Травянисто-цветочный запах, отмеченный в квартире, стал сильнее. Старшинов невольно задержал дыхание и поспешно закрыл дверь. Что же это такое, а?! Всяких доводилось видеть… и утопленников, и «подснежников», когда на весеннем солнышке оттаявшая кожа рваными кусками остается на верхонках административных арестантов, волочащих труп к машине. На эксгумациях присутствовал… Три дня, говорят, не видели… А кто теперь вообще в… этом… в этой мумии опознает гражданку Моро? Разве что по голубым прядям…

Старшинов подавил желание еще раз посмотреть в запрокинутое к потолку лицо: кости обтянуты шелушащейся кожей, в глубине глазниц остатки макияжа, ноздри прилипли к носовому хрящу, иссохшие губы повторяют четкие очертания слишком ровных зубов…

Заныло под левой лопаткой. Старшинов задышал шумно с сопением, словно морж с трудом передвигающийся по каменистому берегу…

– Игнатьич! Я ухожу!

Участковый повернулся и пошел к двери на негнущихся, как ходули, ногах. Телефона в квартире нет. Звонить в горотдел придется от соседей, пусть пришлют кого-нибудь. По факту любой смерти сейчас возбуждается уголовное дело, тем более… тут…

– Аниканыч, – сказал участковый севшим голосом, кашлянул, прочищая горло, – Можешь топать, но через час чтобы был на месте как штык! Вы тоже идите…

– А она… там? – спросила женщина, вглядываясь капитану в лицо.

Что тут скажешь? Что-то там есть, определенно… Участковый кивнул. Аниканыч тут же сорвался с места, грохоча ботинками по рассыхающимся ступеням. Женщина уходила медленно, придерживаясь рукой за обшарпанную стену, плащ издавал скрипуче шелестящие звуки, словно краска с ткани осыпалась ей под ноги.

Старшинов позвонил в первую квартиру.

– Кто там?

Голос детский, мальчишеский.

– Милиция, участковый Старшинов. Телефон у вас есть? Мне позвонить нужно…

Глазок на двери потемнел, обладатель голоса секунд двадцать изучал тучную фигуру в форме, потом голос с сомнением произнес:

– Дома никого из взрослых нету…

– Но телефон-то есть?…

– Есть…

– Ну, открывай тогда, не съем я тебя…

Открыл вихрастый мальчишка лет тринадцати, глаза круглые, настороженные.

– Вот, звоните…

Худенькая рука указала на полочку, прикрученную прямо к стене. Аппарат допотопный, черного пластика с круглым наборным диском…

– Выйди в другую комнату, – велел участковый.

Мальчишка закатил глаза и фыркнул, но послушно ушёл в направлении звуков, напоминающих работу полусотни мясников на бойне – не то кино, не то компьютер.

– Дежурный? Семенов

ты? – сказал Старшинов, дождавшись ответа, – Старшинов это с пятого участка… Ага… Слушай, пришли кого-нибудь на Домаровского пять… квартира три. Труп здесь… Что? Да не знаю я, пусть сами посмотрят… И этого, «лекаря мертвых» пусть возьмут с собой… Говорю не знаю… Моро. М-О-Р-О… Маргарита, Олег, Руслан, Олег, понял… Нет, не знаю… Я обнаружил… Слушай, давай в темпе, а… Ладно, подожду…

Старшинов положил трубку на место. Ноющая боль под лопаткой отдавала в левую руку. В коридор выглянул мальчишка. Подслушивал, конечно…

– Ты соседку из третьей квартиры, когда последний раз видел? – спросил Старшинов.

Мальчишка покачал головой и ответил:

– Не помню я… Может с неделю, как… А чего? Померла?…

И этот туда же…

Покурив на площадке, участковый вернулся в квартиру номер три. Необходимости находиться здесь нет никакой, но необычное состояние тела вызвало в толще застарелого равнодушия вспышку профессионального интереса. Зудит ретивое, взыграло. Раньше, чем через час, с райотдела все равно никто не подъедет. Обернув руку платком, Старшинов прошел в двустворчатые двери с рифленым стеклом, остановился за порогом, осматриваясь.

Пол не крашен давно, краска облупилась, местами довольно сильно, как и черный лак на ножках дивана и кресел. Это же надо такую мебель сохранить, возить с собой… Но стоит прочно, словно вросла, пустила корни, привычно стоит. Старшинов заметил под диваном розовые пушистые тапочки с развесистыми кроличьими ушами вместо помпонов. Впечатление такое, что и не ношены совсем – мех на задниках потрепан, но не так чтобы… В таких тапочках легко вообразить стройные ножки с персиковыми лодыжками, бриджи, обтягивающие упругие бедра, но уж никак не варикозные с сухой кожей икры, блестящей и тонкой, или пергаментной, окаменевшей, обтягивающей узловатые корни сухожилий и ссохшихся мышц…

Сервант под стать остальной мебели и задвинут в угол. На обоях над ним, и в простенке с дверью темные пятна от картин или фотографий. Вряд ли это были рамки гражданки Моро. Что бы так выцвести обоям, картинки должны провисеть лет пять, не меньше… Стеклянные раздвижные створки в серванте сдвинуты к середине. Полки заставлены разнокалиберной посудой, вплотную: рюмки, чайные чашки, два стакана тонкого стекла в старинных серебряных подстаканниках, из которых возможно пили чай еще при царе; рядом пепельница в виде милиционера, обнимающего кастрюлю, настольная зажигалка под старинный дуэльный пистолет – китайская поделка с претензией на качество. От стекла, граней, завитушек, фигурок, красок зарябило в глазах. На правом фланге, внизу – граненый стакан с нарисованными мерными метками: 50, 75, 100, 150, 200… Ну и ну! Вещами явно пользовались: в милицейской кастрюльке – остатки пепла, стаканы захватаны, с потеками, изящная чашка тонкого фарфора, невесть как попавшая в допотопный сервант, по виду едва ли не с графского стола, но с отбитым краем. Хм, держать в доме битую посуду – дурная примета…

Старшинов представил, как гражданка Моро, придерживая блюдечко не толще бумажного листа, тянулась губами к краю чашки, в которой дымился ароматный чай. Потом наливала из пол литры ровно по мерке «100» в стакан и, оттопырив мизинчик с наманикюренным ногтем, привычно опрокидывала водку в рот. Щелкала зажигалка-пистолет, и пепел просыпался в кастрюльку глиняного «мента», взгляд, преломленный толстыми линзами, упирается в разложенные на столе карты Таро, а пальцы тем временем теребят вот эту металлическую штучку, назначение которой участковый не знает, но, похоже, старинную.