Девятая жизнь Луи Дракса
Шрифт:
– Луи без конца болел и ранился. На нем словно проклятие лежало. Говорят, молния не попадает дважды в одно место. В Луи она попадала все время.
Я вспомнил, что Филипп подозревал у мальчика эпилепсию.
– Мне бы хотелось подробнее узнать про все несчастные случаи, – сказал я. – Ноэль просила у вас старые выписки? Мне хотелось бы их просмотреть, узнать, в каких больницах он лежал, кто его лечил, если вы помните фамилии. Меня просто бесит, что до сих пор нет централизованной системы. Все устраивают секреты бог весть из чего.
Натали непонимающе посмотрела на меня, потом словно встрепенулась.
–
– Упражнения все любят. Замечательный способ общения, сами увидите. Родственники – особенно братья и сестры – хохочут как ненормальные. Это их всех как будто освобождает. Они даже смешное начинают видеть. Просто удивительно.
– Особенно если учесть, что ничего смешного нет? – криво улыбнулась Натали. Меня смутила ее прямолинейность, ее перепады настроения.
– Я не верю в пессимизм, – сказал я. (Сколько раз мне приходилось это говорить, и каждый раз меня корежит.) – Надежда – главная составляющая лечебного процесса.
– Но я ведь понимаю, как все плохо. – Сухо, устало, монотонно. Невозможно представить, как она смеется. Словно атрофировались мышцы, которые отвечают за улыбку. – Что бы с ним ни случилось, я буду рядом. Я пройду с ним до самого конца. Но я кое-что хотела спросить. Я понимаю, что все пациенты разные, зависит от травмы и все такое… Но вот мне интересно… – Она замолкла на секунду, взглянула на меня, и в глазах ее, кажется, мелькнула наконец искорка надежды. Или страх? – Если мой сын очнется, насколько вероятно, что он будет помнить о трагедии?
Очнется? Вопрос абсурден, если учитывать прогноз, но от меня требовалась тактичность.
– Если пациент выходит из комы, нас меньше всего волнует, до какой степени он что-то помнит или не помнит. Невозможно предсказать, в каком состоянии будет память. В любом случае – послушайте, я знаю о вашей трагедии. Я говорил с Филиппом Мёнье. И с детективом Шарвийфор.
– И что они вам сказали? – спросила Натали. Мы оба помолчали; я внимательно ее разглядывал. В лице дергался крошечный мускул – я это уже видел, – но ни малейшего дискомфорта при имени Филиппа.
– Ну… Что произошло. Несчастный случай. Я ведь не знал. И мне очень жаль. Но, раз такие обстоятельства, ему ведь лучше забыть, так?
– Совершенно верно, – ответила Натали. – Я не хочу, чтобы он помнил. Пусть лучше у него сотрется память, чем он переживет все это заново. А вам сказали, что я главная подозреваемая? Вы представляете, каково это?
– С трудом. Но у них такой порядок, не принимайте близко к сердцу. И вы до сих пор… – Я хотел спросить о муже, но она оборвала меня на полуслове, разволновавшись:
– Я видела, как он падал. Я видела его лицо, когда он… – Она умолкла, глубоко вздохнула, полная решимости договорить. – Он не просто падал. Он ударялся о склон, отскакивал и снова летел вниз, а потом… Я думала, это никогда не кончится.
Натали вздохнула и в упор посмотрела на меня. В ее ореховых глазах блестели
Она не медлила. Вскочила, шагнула ко мне и упала мне на грудь. Я закрыл глаза и почувствовал, как облегчение переполняет нас обоих. Она судорожно обняла меня – так ребенок цепляется за родителя. Жалость переполняла мое сердце. А потом – к своему ужасу – я безошибочно распознал, как пробуждается желание. И затем стыд и тревога – я понял, что мы свернули не туда. В эту самую минуту, пока я прижимал ее к смущенному сердцу, чувствуя, как бьется ее сердце в ответ, я отчетливо распознал ту черту, что отделяет врачебное сочувствие от непрофессионального поведения. И понял, что впервые в жизни ее переступил.
Я лишь не знал тогда, что обратного пути нет.
По натуре я человек не скрытный и таюсь плохо. У Софи звериная интуиция – чувствует все. Быть может, потому я ее когда-то и полюбил, но брак наш дал трещину, и теперь меня изводило, что я для Софи – открытая книга.
– И что за пациента вам привезли? Ты его так ждал, – говорит Софи наутро за завтраком. Мы сидим на балконе. Невыносимо жарко, однако небо затянуто, и облака низко нависают на горизонте. Как всегда, на столе перед Софи – груда книг, которая вот-вот грозит обвалиться. Кьеркегор, Джон Ле Kappe, Маркес, томик Пруста, новый Александр Жарден, а также «L'Internet et Vous». [38] Софи у меня всеядная.
38
«Интернет и вы» (фр.)
– Его зовут Луи Дракс. Ему девять лет. Персистирующее вегетативное состояние. Ты не можешь достать для меня книжку «Les Animaux: leur vie extraordinaire»? Одна из любимых книжек Луи, хочу почитать ему вслух.
– Мать с ним? – спрашивает Софи, подливая мне кофе.
– Мадам Дракс? Конечно. Она же мать.
– Бедствует? – Софи щурится, я злюсь и возвожу очи горе.
– Не очень.
– Замужем? – Допрос продолжается. Софи кладет себе сахар, а мне добавляет молока.
– Мужа рядом нет.
– Почему?
– Потому что он скрывается от полиции.
Один – ноль в мою пользу: этого Софи уж никак не ожидала. Она ощупывает корешок Пруста и смотрит вдаль на сосновый бор, словно ищет там следующий вопрос. Я преспокойно пью свой кофе, пока чайка не наведывается на балкон за хлебными крошками. Я прогоняю ее газетой.
– Ну? Не хочешь рассказать, что он натворил? – интересуется Софи.
Я не торопясь делаю два глотка.
– Говорят, он столкнул сына с обрыва. Хотел его убить.
Ага. Софи перестала улыбаться. Но это ненадолго. Такие укольчики ей нипочем.
– В Оверни? Я, кажется, читала в газетах. Был объявлен розыск.
– Его до сих пор не нашли. В больнице пришлось усилить охрану.
– Понятно, – говорит Софи и тянется за круассаном. – Значит, одинокая трагическая женщина.
Тут я вздыхаю, складываю газету и поднимаюсь.
– Ей просто нужна моя помощь, – резко отвечаю я.
– Также известная как твой комплекс спасителя.