Девятьсот бабушек

Лафферти Р. А.

— Помогите! Помогите! — вопил Гомер. — Моя жена — гигантский паук, пожирающий меня заживо! Мои ноги и руки уже съедены! Если бы я только мог превратиться в первый кошмар. Ночные Горшки под Кроватями в Доме Дедушки на Ферме! Натертый Канифолью Шнур для Изготовления Трещоток на Хэллоуин! Свиной Рынок в Феврале! Паутина на Банках с Компотами в Подвале! Нет-нет, не это! Ну да, разве получится, когда нужно! Да никогда! Этот Диоген совсем зарвался со своими штучками!

— Все, что мне нужно, — это немного любви и внимания, — промямлила Реджина с полным ртом.

— На помощь,

на помощь! — сказал Гомер, когда от него осталась одна голова. — Ай-ай.

Перевод с английского Татьяны Перцевой

КАК НАЗЫВАЛСЯ ЭТОТ ГОРОД?

— Эпиктистес сообщил, что вы работаете над чем-то очень серьезным, — обратилась Валерия к своему коллеге.

— У Эпикта слишком длинный язык. Свет не видывал такой болтливой железки, — проворчал Григорий Смирнов. — Не умеют машины хранить секреты. А Эпиктистес бьет все рекорды… На самом деле, ничего серьезного пока нет. Просто играем с еще не родившейся идеей.

— А ты что скажешь, Эпикт? — спросила Валерия.

— Дело серьезное. Действительно серьезное, — изрекла машина, выплюнув полоску гибкой металлической ленты.

— Но что именно делаешь ты сейчас, Эпикт? — не отставала Валерия.

— Черт! Обращайся ко мне, он же машина. — Смирнов был явно не в духе. — Его дело — поглощать энциклопедии, словари и другой справочный материал.

— Я думала, он уже давно насытился.

— Разумеется, его память содержит абсолютно все данные, какие только существуют на свете. Мы ежедневно перелопачиваем горы новейшей информации, так что поглощение не прекращается ни на час. Но сейчас Эпикт смотрит все заново, ищет решение совершенно особой задачи.

— Что за особая задача?

— Трудно сказать. Я пока еще не могу ввести вас всех в курс дела. Мы должны обнаружить нечто, наверняка имеющее место быть, и дать ему объяснение. Словом, решить задачу, которая еще не поставлена. Сначала Эпикт не соглашался. Но потом все-таки взялся ее решать, хотя и не скрывает иронического к ней отношения. Сомневаюсь, что он и сейчас говорит искренне. Он ведь иногда ведет себя, как клоун в цирке. Впрочем, ты и сама это знаешь.

— Я уверена, вы заняты чем-то очень серьезным, — улыбнулась Валерия. — И сколько бы вы ни отмалчивались, я в этом убеждена. Ну же, Эпиктик, поделитесь со мной вашей тайной!

— Дело, действительно, серьезное, даже великое, — изрек Эпиктистес.

— Валерия, ты женщина, — сказал Смирнов, — и вполне может быть, что тебе захочется поболтать об этом с коллегами. Но прошу, помолчи хоть немного. У нас и в самом деле пока еще ничего нет. Очень неприятно, когда все вокруг сгорают от любопытства, а тебе нечего сказать.

— Ни словечком не обмолвлюсь, — поклялась Валерия, правда, не совсем искренне, и подмигнула Эпикту. Машина мигнула в ответ тремя рядами бесконечных глаз. Валерия Мок и Эпикт питали друг к другу нежные чувства.

По части хранения секретов Валерия не многим уступала машине. И скоро весь личный состав киберцентра возбужденно гадал, над чем ломают головы Смирнов с Эпиктистесом. А штат этот состоял из Чарльза Когсворта, мужа Валерии, прозябавшего в ее тени, изобретателя Глоссера, слишком много о себе мнящего, и плодовитого гения Алоизиуса Шиплепа.

Весь следующий день эта троица не отставала от Смирнова и его машины.

— Мы

всегда над всеми проектами работали вместе! — горячился Глоссер. — Валерия сказала, что проблема еще не сформулирована и что Эпикт относится к ней иронически. А мы очень неплохо умеем формулировать, Григорий, и, пожалуй, чуть более твоего строги с машинами, любящими клоунаду.

— Ты прав, Глоссер. Но это дела не меняет, — удрученно пожал плечами Смирнов. — Мое первое задание машине было таким: искать то, чего мы сами еще не знаем, методом углубленного изучения отсутствующих данных. Когда я в этих словах изложил Эпиктистесу задачу, он рассмеялся мне в лицо.

— И я бы рассмеялся, — сказал Шиплеп. — Может, все-таки у тебя, Смирнов, есть какое-то представление о том, что ты ищешь?

— Видишь ли, Шиплеп, с некоторых пор мне не дает покоя странное чувство. Как будто бы я силюсь вспомнить что-то, какую-то вещь, которая начисто вычеркнута из моей памяти. Мое второе задание Эпикту было ненамного лучше. «Давай попробуем, — сказал я, — восстановить нечто, полностью исчезнувшее из памяти. И посмотрим, нельзя ли исходить из фантастической предпосылки, что, возможно, его никогда в памяти не было». В такой формулировке Эпикт принял мое задание. Возможно, ради смеха. Никогда не знаешь, что на самом деле думает этот бренчащий ящик.

— М-да, — протянул Когсворт, — никакую дыру нельзя заполнить идеально. Или наполнителя не хватит, или будет его излишек. А то и фактура неподходящая. Беда в том, что ты не дал Эпикту никаких ключей к решению своей задачи. Существуют миллионы вещей, которые могут забыться — сами собой или по чьей-то прихоти. И все они могут не подойти для заполнения этой дыры — по качеству или количеству. Как тут Эпикту догадаться, чтó именно ты пытаешься вспомнить?

— Выяснено, — изрек Эпиктистес, — что забытая вещь имеет прямое отношение, тоже забытое, к моему боссу мужского пола Смирнову.

— Резонно, — кивнул Глоссер. — И что, Эпикт уже кое-что нашел?

— Нашел-то он довольно много. Но, думаю, все это не имеет к нашей задаче никакого отношения, — развел руками Смирнов.

— Вопрос, — выплюнул ленту Эпиктистес. — В венгерском энциклопедическом словаре определенного периода между словами «чиж» и «Чили» пустое место — почему?

— Я уловил твою мысль, Эпикт, — сказал Глоссер. — Это возможный ключ. Если какое-то наименование и заключающийся в нем смысл почему-то исчезли из всех справочников, тогда на соответствующих страницах строка, в которой что-то исчезло, должна быть или разбита, или чем-то дополнена. А в данном случае, наверное, не успели ничего придумать, и потому получился пробел. Спрашивается: кто знает слово, которое вышло из употребления, но могло бы встать между словами «чиж» и «Чили»? И можно ли это слово найти? И, если мы его найдем, сможет ли оно нам помочь?

— Вопрос. Почему детеныши собак в определенный период времени именовались щенками? — опять выдал Эпикт.

— Никогда не слышал, чтобы их детенышей хоть кто-то называл щенками, — удивился Шиплеп.

— Эпикт это нашел, употребив метод оценки опущенного, — пояснил Смирнов. — Здесь, возможно, имела место небрежность. Мне кажется, слово «щенок» — народная этимология. Слово почему-то выветрилось из людской памяти, и Эпикт выудил его из какой-то забытой сказки. Но, по-моему, нас оно не касается. Иначе вряд ли оно уцелело бы даже в таком странном виде.