Девятый император
Шрифт:
– Глупые бородачи! – говорил он своим сотникам, пока остававшимся в резерве. – Эту кучку деревянных юрт я возьму еще до темноты. Возьмите побольше пленных. Я их пошлю к сиятельному Субэдею, пусть расскажут о моей доблести и великодушии.
Через час прискакал гонец из передовой сотни. Урусы отошли с валов, опасаясь попасть в окружение. Посад в руках монголов. Скоро можно будет начать штурм цитадели. Пленные говорят, там всего полсотни воинов. Тысячник слушал, кивал, сунув руку за пазуху своей дэли. [46]
46
Дэли –
– Хорошо! – сказал он, когда гонец замолчал. – Пока подождем. Сиятельный Субэдей велел беречь храбрых монгольских воинов. Может быть, урусы одумаются и сами сдадутся на нашу милость.
Последующие три часа монголы грабили и жгли посад. Их полководец наслаждался вареной бараниной, кумысом и чаем в своей юрте и ждал, когда к нему явятся сдаваться посадник и городская чадь нарочитая. [47] О дарах, которые поднесут ему урусы, сиятельному Субэдею можно не докладывать…
47
Чадь нарочитая – знатные люди.
– Великий хан! Великий хан!
Косолапый коренастый воин в синей дэли и с кривым мечом на поясе, застыл в низком поклоне у полога юрты. Нойон велел войти. Монгол неслышно вошел, отбил установленное число поклонов, сел на пятки.
– Великий хан, у урусов что-то творится. Они открыли ворота крепости и с криками бегут оттуда.
– Что они кричат? Сдаются?
– Воют, как годовалые волки. Безумие охватило их. Сам Тенгри [48] покарал урусов за сопротивление.
48
Тенгри – верховное божество тюркских народов, небо.
– Говори яснее.
– Мы поймали мальчишку-кипчака, [49] который был в крепкости. Он здесь.
– Веди его.
Монгол, кланяясь, выскользнул из юрты, короткое время спустя, вернулся с половцем Сибгатуллой. Юноша, растянувшись на кошме у ног хана, начал со славословий:
– Да благословит Тенгри великого хана на тысячу лет жизни и счастья! Да растают его враги, как дым в ночи, и да будут они растоптаны пятой хана, как кизяк на дороге!
– Ты из города?
49
Кипчаки – одно из названий народа половцев.
– Да, о хан-солнце! Урусы прошлой зимой взяли меня в плен, я был у них рабом. Узнав, что идет победоносное монгольское войско, я обрадовался и хотел сегодня ночью вместе с другими рабами открыть для вас ворота крепости. Но урусов постиг гнев бога – в крепости открылся страшный мор. Их воевода умер, и теперь урусы бегут кто куда. А крепость они подожгли, чтобы вам ничего не досталось.
– Что за мор? – Тенгиз-нойон боязливо отодвинулся от юноши.
– Оспа, о великий! Меня ты можешь не опасаться, я переболел оспой в детстве, и теперь зараза мне не страшна.
– Пошел прочь!
Монгол вытолкал пленного из юрты,
– Урумчи! – позвал нойон.
На зов явился широкоплечий монгол с темным лицом, в шлеме и кольчуге под хорошей шубой. Поклонился хану, замер, ожидая приказаний.
– Пусть бьют в барабаны1 Сигналь отступление.
– Слушаюсь, мой хан.
– Что там урусы?
– Бегут из города. Весь Торжок в огне.
– Хорошо. Скажи воинам, пусть огласят мой приказ – в детинец не входить, урусов не трогать. У них мор. Пусть сотники отводят свои сотни от города.
– Слушаюсь, мой хан.
Тенгиз-нойон жестом отпустил телохранителя, вернулся к своей баранине и к своему кумысу. Но прежний аппетит куда-то пропал. Торжок обманул ожидания Тенгиз-нойона.
Богатой добычи взять не удалось. Это не понравится блистательному Субэдею. Поэтому, когда сюда подойдет тумен блистательного Субэдея, и великий полководец призовет его, Тенгиз-нойона, на совет тысячников, следует просить великого о милости – позволить его тысяче первой идти на богатый Новгород. Там добыча будет даже побогаче, чем во Владимире. Только бы сиятельный Субэдей согласился. Небо милостиво, подумал нойон, может быть, великий и согласится…
На майдане перед домом воеводы собрались все, кто изъявил желание прорываться вместе с воеводой в Новгород – всего двадцать девять человек. Все хорошо вооруженные, при защитном доспехе, щитах и шлемах, все на сильных резвых конях. Торбы и переметные сумы были полны овса для лошадей и хлеба для всадников. Остальные припасы в амбарах уже пожирало разгорающееся пламя. Радим вспомнил, как едва не умер от простуды, спасая те самые припасы, что решено было нынче сжечь, – и вздохнул.
– По двое за мной! – скомандовал воевода, вскочив в седло.
Хитрость Прокопа пока что удалась – монголы не тронули вышедших из детинца людей. Дозорные со стены сообщили, что монголы вообще оставляют посад. Пока объяснить это было трудно. Возможно, дело в пожарах, которые полыхают в городе. Но, может быть, и другое – монголы получили новый приказ и что-то затевают. Гулкие удары с берега больше не доносились; значит, штурм детинца откладывался. Но теперь это было неважно. Остался только один путь – пробиваться.
– Пошли! – Радим махнул мечом.
Отряд начал выезжать в открытые ворота. Улицы были затянуты удушливым дымом. У Вадима начался сильный кашель. Под копытами коней чавкала грязь – от жара пламени растаял снег. Кое-где лежали тела зарубленных монголами горожан, мертвая скотина, разбросанная рухлядь, которая не соблазнила народников [50] и была ими выброшена. Воины ехали плотным строем, прикрывшись щитами; по настоянию Прокопа Радим из головы колонны сместился в ее середину, доверив командование своему деснице. Радим думал о Млыне. Старый воин честно выполнил свой долг. Где теперь его тело? Даже земле предать нельзя…
50
Находники – враги, противники.