Девятый круг
Шрифт:
— Что случилось?
Ее слова поразили меня, потому что произнесла она их по-английски. Правда, она тут же поправилась и повторила вопрос по-венгерски. Наверное, будучи разбуженной среди ночи, она подсознательно заговорила на родном языке.
— Так ты не венгерка? — удивленно пробормотал я.
— Американка, — ответила она, пристально глядя на меня.
— А я англичанин, — с удовольствием сообщил я.
— О-о… Ну тогда хорошо. Ладно, спокойной ночи.
И она стала закрывать дверь.
— Подожди! — поспешно остановил ее я. — Ты же ведь помнишь меня, верно? Меня зовут Габриель Антеус. Я твой сосед, недавно ты помогла мне, когда у меня случился приступ
Она все еще смотрела на меня немного подозрительно. Наверное, потому, что одно дело — помочь соседу среди бела дня, и совсем другое — впустить его к себе глубокой ночью.
— Послушай, может, ты сама им позвонишь? — предложил я, чтобы успокоить ее.
— А как у вас с венгерским? — спросила она.
— Говорю свободно.
— Тогда лучше звоните вы. Я-то могу только более или менее объясняться.
Кейси прикрыла дверь, и я услышал звук снимаемой цепочки. Затем она распахнула дверь и придержала ее, чтобы я мог войти.
— Телефон сразу за дверью, — сказала она, когда я вошел.
Ее квартира была меньше моей. Гостиная отсутствовала, но ее в известной мере заменяла более просторная кухня с видавшим виды диваном в углу. Ну и мебель в моей квартире была добротная и дорогая, а у Кейси, кроме дивана, имелся только стол, к нему два дешевых стула да потертый ковер на сыром полу. Телефон стоял на кухонном рабочем столике, и, когда я шел к нему, одна из дверей приоткрылась, и высунулась голова мальчишки. Когда он увидел меня, его глаза округлились, и он в замешательстве повернулся к сестре.
— Кейси… — начал он.
Она резко повернулась к брату:
— Возвращайся в постель, Тоби! Все в порядке. Господин Антеус сейчас позвонит по телефону и уйдет.
— Мне очень жаль, что пришлось вас побеспокоить, — сказал я, виновато улыбаясь.
Она неуверенно улыбнулась в ответ, затем, пристально глядя на меня, машинально вытащила из лежавшей на столике пачки сигарету, прикурила, но потом, спохватившись, со вздохом сожаления потушила. Я набрал номер полиции и сообщил им о так называемом ограблении на улице. Но несколько изменил детали: невнятно произнося слова, я рассказал, что, как мне показалось, увидел человека, которого грабят на улице гоблины-невидимки. Полицейский, которому я излагал все это, резко оборвав меня, порекомендовал отставить в сторону бутылку и лечь спать, после чего положил трубку.
Разговаривая, я украдкой поглядывал на Кейси. Одетая в ночную рубашку, которая была ей явно велика, она стояла, прислонившись к хозяйственному столику, и вертела в пальцах пачку сигарет, продолжая при этом наблюдать за мной. Она выглядела совершенно невредимой. Ее вид успокоил меня и помог изгнать из сознания остававшиеся там обрывки кошмарного сновидения. Мне хотелось спросить ее, есть ли у нее кто-нибудь, кто мог бы ей помочь, или она здесь совершенно одна. Сделала ли она какие-либо приготовления к тому моменту, когда у нее родится ребенок, и кто позаботится о ее брате, пока она будет находиться в больнице. Я хотел посоветовать ей не выходить в город поздно ночью. И еще хотел узнать, не могу ли я сделать что-нибудь для нее. Хотел просить… умолятьее разрешить мне помочь ей. Но мне следовало быть осторожным. В таком мире, как наш, она окажется дурочкой, если не заподозрит наличия
— Спасибо тебе, — сказал я, опустив трубку на рычаг и повернувшись к ней.
Она снова кивнула, а я в тот момент понял, что сейчас она осознала свою беззащитность и, скорее всего, сожалеет, что впустила меня к себе, а теперь боится, что не сумеет выпроводить меня. Поэтому я отказался от всех предварительных намерений остаться на некоторое время, чтобы поговорить с ней, и решил, что лучше уйти сразу же.
— Еще раз прошу прощения за беспокойство в столь позднее время. Спасибо тебе за помощь.
Она улыбнулась в ответ — как мне показалось, облегченно, поскольку увидела, что я действительно ухожу.
— Доброй ночи, господин Антеус, — сказала она, провожая меня к двери.
— Лучше просто Габриель, — предложил я, выходя в коридор. — Спокойной ночи, Кейси.
Я хочу приблизиться к Богу. В церквах и в других святых местах я чувствую себя в безопасности. После визита к Кейси я не мог заснуть. Слишком боялся, что ночной кошмар может повториться. Поэтому надел пальто и вышел на улицу подышать ночным прохладным воздухом. Было около трех пополуночи, на булыжниках мостовой искрились капли росы, а над улицами висели полосы тумана, словно чьи-то призрачные руки украшали город, готовя его к некоему духовному пробуждению. Поскольку до начала работы трамваев и метро оставалось еще почти два часа, мне пришлось позвонить в службу ночного такси и попросить прислать машину к подъезду дома.
Водитель, скорее всего, ожидал, что ему придется везти меня в аэропорт, и мне не хотелось привлекать к себе внимания, предлагая иной маршрут. Поэтому я объяснил водителю, что собрался на отдых с друзьями и должен встретиться с ними около их дома, откуда мы вместе поедем в аэропорт на машине одного из друзей, и назвал адрес на улице, находящейся неподалеку от острова Маргариты. Расплатившись и выйдя из такси, я подождал, пока оно скроется из виду, и направился в сторону моста Маргариты.
Дойдя до него, я остановился, залюбовавшись скульптурами ангелов, украшавшими колонны, которые свет луны окрасил в серебристые тона. Они были старинными, эти ангелы, творения великого художника XIX века Адольфо Табара. Мне захотелось оказаться рядом с ними, чтобы можно было потрогать, погладить пальцами одно из могучих крыльев. И внезапно я с болезненной ясностью осознал, сколь огромным было это желание — приблизиться к ангелам, к Небесам, к Богу.
Я медленно побрел по безмолвному, залитому лунным светом острову, чувствуя себя одиноким и несчастным, тоскуя по своим близким, хотя и не помнил их. Думал я и о самой Маргарите, обреченной пребывать здесь всю ее недолгую безрадостную жизнь. Потом подумал о Владиславе Шпильмане, прятавшемся на своем чердаке на окраине Варшавы, безнадежно одиноком и в то же время понимающем, что, если какие-нибудь люди нападут на его след, его жизнь будет целиком зависеть от того, сумеет ли он от них скрыться. В своих воспоминаниях он сравнивал себя с Робинзоном Крузо, указывая при этом, что героя Дефо, по крайней мере, не оставляла надежда на то, что он сможет когда-нибудь встретиться с человеком. Эта надежда давала ему силы проживать день за днем. Тогда как Шпильман, скрывающийся на своем чердаке, понимал, что должен таиться от любого прохожего, если хочет остаться в живых. У него не было даже микроскопической капельки надежды в океане полнейшего одиночества, в который он оказался погруженным.