Деяние XII
Шрифт:
Пульс был нитевидным, лицо совсем неживым. Не дышала.
Он немедленно распрямил её тело и ребрами ладоней стал постукивать по ключицам, надавливал пальцами на грудь и шею, массировал живот. Наконец поднял её полусогнутые ноги, словно собирался совокупиться с нею, и большим пальцем своей ноги несколько раз быстро надавил на точку в промежности. Она вырвала ноги, резко закашлялась и села, взахлеб втягивая воздух. Потом откинулась на спину.
Руслан целовал её лицо, бормоча безумные слова.
Она широко открыла бешеные ярко-зелёные глаза.
…ИРуслан дико взвыл и принялся беспорядочно крестить всё её тело.
Глаза закрылись, слова затихли. Инга вновь лежала перед ним бледная, с лицом, перепачканным подсыхающей пеной. Но – дышала. Дышала почти спокойно.
Он сразу вспомнил о времени, и с места в карьер стал одеваться, одновременно лихорадочно прокручивая в голове план отхода.
Речи не было, чтобы хоть на минуту оставить её одну. Значит, надо дождаться Казакова, который – Руслан глянул на командирские часы – вот-вот будет.
Вспоминая, все ли улики удалены, он, ещё раз поцеловав лицо девушки, проскользнул к входной двери. Рядом стояла огромная старинная вешалка, унизанная зимними вещами, частично принадлежащими ещё старому хозяину. Ввинтившись в удушающее пространство пыли и нафталина, он по-кошачьи распластался между вешалкой и стеной, и, как велела премудрость, именуемая какаси-гакурэ, замер, внутренне перевоплотившись в одну из шуб.
В замке осторожно заворочался ключ.
– Ингуша, коша! – раздался виноватый зов подполковника.
Руслан почувствовал, что на вешалку водворилась крутка. Секунду вошедший постоял молча, юноша почувствовал внезапно выплеснувшийся из него ток тревоги. Послышались осторожные, но пружинистые шаги, дверь в комнату резко открылась. Раздался сдавленный вопль Казакова.
Руслан бесшумно приоткрыл не запертую дверь и исчез.
СССР, Ленинград, подвалы под Обителью, 26–27 сентября 1983 года
Скорее всего, был уже вечер понедельника. То есть, вторые сутки, как он здесь. Несмотря на своё состояние, время продолжал ощущать четко.
Каморка скрывалась в одном из самых заброшенных ответвлений необъятных подземелий Обители. Руслан обнаружил её вчера случайно, когда, не разбирая дороги, нёсся по проходам. За незапертой дощатой дверью была комната, напоминавшая подвальную «стайку», какая была у них в Энске. Голые стены, покрытый слоем пыли пол, какие-то мешки и ящики. Но пара табуреток, низенький столик и двуспальный диван в углу, как ни странно, пребывали в приличном состоянии. По всей видимости, это было потайное убежище для запретных деяний послушников.
Ему было всё равно. Закрыв дверь, рухнул на диван.
Ничего не думал и даже не чувствовал. Он знал это состояние: уже впадал в него, когда глядел на окровавленный труп отца, и оставался всё время следствия, тюрьмы, экспертиз, да и первые месяцы в психушке. Знал, что если сейчас прервет внутреннее безмолвие, поток страшных мыслей может снести разум.
Прошло несколько часов. В каморке
Рыдал очень долго, с подвываниями и стонами. Потом, наверное, уснул. Крысы опять осмелели, спокойно возились, о чем-то попискивая между собой. Одна опять заскочила на диван, спринтерски пробежалась по неподвижному телу, и, в отместку за гибель товарки, нагадила рядом с головой человека. Тот пошевелился. Пасюки прыснули по углам.
Руслан медленно приподнялся и уставился на свежее крысиное дерьмо. Зрелище почему-то рассмешило его. Он стоял на диване на четвереньках, завывая в судорогах хохота. Впрочем, через пару минут смех резко оборвался. Сбросив дерьмо на пол, сел. Лицо его ничего не выражало. Посидев пару минут, встал, и пошарил в стоящей на ящике картонной коробке. Интуиция не подвела: когда вытащил руку, в ней была едва начатая пачка сигарет «Ява». Из коробки же извлек спички и консервную банку со следами пепла.
Прошло ещё несколько часов. В каморке клубился сигаретный дым. Он вяло подумал, что уже настал вечер понедельника, но мысль развития не получила. Скрипнула дверь. Он без особого интереса посмотрел на стройную фигуру, возникшую в проёме, куда вполз отсвет дальней лампы.
– Русик, что случилось? – Княжна смотрела по-бабьи жалостливо.
Пошарила по стене. В каморке вспыхнул свет, тусклый, но по Руслану ударивший сиянием тысяч солнц.
Погаси, – простонал он, опуская голову и защищая глаза ладонью.
– Конечно, конечно, – она поспешно выключила лампочку и быстро присела рядом с ним.
– Что случилось? – повторила, положив ему на плечо ладошку.
Руслан достал последнюю сигарету и, закурив со второй спички, жадно затянулся. Не поднимая головы, тихо заговорил. Рассказал всё.
Некоторое время она молчала. Потом проговорила, словно подумала вслух:
– Суккуба…
– Замолчи! – почти закричал он, сбрасывая её руку.
– Тихо, тихо, тихо… – забормотала она, вставая прямо перед ним на колени и кладя ладонь на его губы.
Он смотрел в её бледно-голубые глаза, сейчас почему-то не скрытые очками, и был не в силах оторваться. Чёрная боль, сжимавшая его все эти длинные часы, вдруг резко отпустила. Пробила сильная дрожь.
Она заговорила тихо и быстро, как будто читала заклинание:
– Девочка не виновата, они в неё залезли. Она тебя, наверное, и правда любит, вот они и воспользовались. Видимо, ещё в Энске. И встретились вы не случайно. А потом в Эрмитаже, у той статуи, ею окончательно овладели. Тот, кто приходит к тебе под видом сумасшедшего со стихами – женский дух, да. Он тебя хочет и не оставит. Они будут идти за тобой, потому что ты Отрок.