Действуй, жена!
Шрифт:
Я лишь на минуту задумываюсь о сестре, отправляю ей пост на личную почту и поднимаю голову, заслышав в коридоре шаркающие шаги. Встаю навстречу и, улыбаясь, наблюдаю, как конвоиры в белых халатах ведут, поддерживая с двух сторон, здоровенного амбала со страдальческим лицом и в нетканом хитоне. Если бы сейчас какой-нибудь художник писал сцену снятие с креста, то увиденное мною трио как раз бы подошло для натуры.
– Все, Кира, – бормочет Воскобойников, припадая мне на плечо, – подлатали меня.
– Что же вы ему никакой
– Поедем, Лешенька, – приторно-медовым голосом говорю я и, не обращая внимания на девиц, вывожу своего подопечного из клиники.
– Куда тебя отвезти, Лехес? – усадив болезного в Туарег, интересуюсь менее заботливо.
– Откуда взяла, туда и привези, – хмыкает он, морщась от боли. – Куда я в таком виде пойду? Будто из морга сбежал.
– Твои жабешки не поймут, – соглашаюсь я и, глянув на почетного пассажира моего авто, сталкиваюсь с испепеляющим взглядом.
– Кто? – рычит он.
– Бабешки, – быстренько поправляюсь я и делаю вид, что так и было.
– А то я подумал… – угрожающе бубнит он.
– Послышалось, милый, – выезжая с территории клиники, улыбаюсь я гадко. – Семейка твоя заботливая. Они тебя до сих пор на коротком поводке держат? А Нефертити им нравится?
– Шакира, – гневно предупреждает Воскобойников, – заткнись…
– А то что? – уточняю, покосившись подозрительно. – Высадишь меня из машины? Не выйдет, Лешенька. Не нравится, иди пешком, – торможу я около парка, где, несмотря на поздний час, полно гуляющих. – Порадуй публику, и завтра из всех утюгов страны…
– Кира, и без тебя тошно, – баюкая руку, просит пощады Леха, и я замолкаю, следя за дорогой. Снова накрапывает дождь, и мне уже кажется, что там, в небесной канцелярии, кто-то включает душ, когда я выхожу из дома. Я врубаю магнитолу, и салон машины тут же наполняется криками Шнура «Начинаем отмечать!».
Песня, конечно, новогодняя… но мне так радостно слушать ее в любое время года.
Воскобойников морщится, будто съел таракана, хотя в детстве на спор слопал одного вполне спокойно.
– А ничего другого у тебя нет? – интересуется домашний гений. – Может, лучше в тишине ехать? Башка раскалывается…
– Да вроде Шнур под водочку самое то, – пожимаю я плечами, но музыку выключаю.
– А ты выпила, пока меня ждала? – ехидно интересуется Леха. – Что-то я сразу не понял…
– Ты под препаратами, Воскобойников, – хмыкаю я, въезжая во двор и, видя перекошенное от ярости лицо, поясняю: – Я про наркоз.
– Ну ты стерва, Мансурова! – протяжно ноет Леха и щелкает замком, открывая дверь. Но та не поддается…
– Сейчас отвезу тебя к тете Нине, – угрожаю я, называя его мать, как когда-то в детстве. – Сдам на руки. Пусть волшебные
– Где? – попадается на крючок Воскобойников и задумчиво ищет на своей башке проплешину, выжранную тремя сестрами и матерью. – Выпусти меня, змея, – бурчит грозно.
– Ты мне надоел, – устало фыркаю я, – вот только из чувства искреннего сострадания… к себе любимой никуда тебя не повезу. Иди к своей Нефертити под бочок.
– Она уехала, – кивает Леха на мое место, – так что можешь поставить тут свою машину, чтобы нам завтра за ней не бегать.
«Что? – хочется заорать мне. – Вот спасибо, дорогой!»
Но я молча киваю и мастерски заезжаю на бордюр. Ставлю Туарежку в небольшой уютный тупичок, как раз под моими окнами.
– Пойдем, горе луковое, – вздыхаю натужно и, собираясь выйти из машины, грозно предупреждаю: – Еще раз назовешь меня стервой или змеей, и я звоню твоим родственницам.
– Больше не буду, – понуро обещает мне Леха. – Но и ты не ругайся больше, моя Кирюшенька, – бормочет он сипло и силится погладить меня по руке.
Меня!!! По руке!!!
«Вот лучше б еще раз назвал стервой», – еле сдерживаюсь я, когда одним словом Воскобойников режет по давним шрамам. Хочу заорать: «Какая я тебе Кирюшенька!» – и стискиваю зубы, чтобы не влепить по мордасам. Но больных, сирых и убогих бить нельзя. Я помню, учила в школе и поэтому с трудом, но сдерживаюсь. Выхожу из машины, стараясь избегать резких движений.
Вдох… Выдох. Полегчало, вроде.
Поднимаясь к себе на второй этаж, на минуту словно забываю о Лешке, пыхтящем мне в спину, и пытаюсь понять, что нужно с вечера подготовить на завтра.
«С утра пораньше – в бассейн», – напоминаю самой себе, распахивая дверь в тамбур, и замираю на секунду. Осматриваю стены и пол, забрызганные кровью. Рано лечь точно не получится. Пока все отмою. Нет, у меня есть, конечно, домработница. Но она приходит строго к девяти, когда я собираюсь на работу, а к тому времени отмыть от моих стен биоматериал нашего доморощенного Ди Каприо уже не удастся. Придется прямо сейчас вооружиться тряпками и химикатами и драить стены до первоначального вида. Или уже с утра пригласить маляров. Но, блин, за что мне этот цирк?
– Не убирай, – заявляет Леха, протискиваясь бочком в тамбур. – Я завтра клининг вызову, они все отмоют…
– Завтра уже закрашивать придется. В темный цвет, – отрезаю я, заходя в свою квартиру, и очень надеюсь, что Лехес воспользуется апартаментами египетской царицы.
Но дверь в соседнюю квартиру оказывается заперта.
– А ключей у меня нет, – вздыхает Алексей. – Пусти переночевать, а?
– С Ромкой свяжись, – велю я и сама понимаю, что сморозила глупость. Сотовый тоже остался в чертогах Нефертити. А обычные стационарные телефоны народ теперь не держит.