Действующие лица в порядке их появления
Шрифт:
Я человек справедливый, большого терпения я человек, а только другой раз так и подмывает притянуть их всех к суду за долги, и что тогда с ними будет, а?
А-а, вам про Майкла Оуэна желательно, того парня, что сочинил пьесу?
Спроси вы меня про это неделю назад, я бы вас, может статься, вон вышвырнул, так бы и полетели кувырком. А сейчас на меня гляньте — спокойный, ну прямо как епископ, и в руках дрожи нет. У меня нрав отходчивый. Это про меня каждый знает — не то бы я всю ихнюю семейку, Оуэнов этих, на стене распял.
Стало быть, так: я его всю жизнь знаю, а люди вам скажут — второго такого приметливого, как я, здесь у нас не сыскать. Лентяй он, дрянь человечишко, и
Мэри, мамаша его, — ох, и подлая же баба. Мозгов ни на грош, язык длиннющий, не язык — кабель электрический, а уж яду в нем — святого током убьет.
Вот Мик Оуэн, он человек приличный. По счетам платит в срок, работящий, языком зря не мелет, ежели и есть за ним какой грех, так то, что он такого сынка породил и вовремя дурь из него ремнем не выколотил. Да ведь Мэри кидалась на него, будто бешеная. А он рано перед ней спасовал — считай, с того дня, как она его к алтарю приволокла.
Нет, на представление не ходил. Да меня бы туда силком не затащить. Не скажу, чтобы я много их перевидел, этих пьес — так, приезжают к нам иногда актеры, представление показывают. Мне от них прибыток — от посетителей потом отбоя нет, а пьесы ихние коротенькие, с песнями, с плясками и после всего — лотерея. Вот такие представления мне нравятся.
Нет, но люди почтенные, кто смотрел, мне потом пересказывали, и не будь я человек миролюбивый, к людям сверх всякой меры милосердный, я бы того парня мигом к суду притянул — за оговор — и без рубашки б оставил, да только что с него возьмешь, у него же ни гроша за душой, и потом, я на такое мерзопакостное дело не пойду, хоть и дорожу своим добрым именем.
Откуда я знаю? А вот откуда. Пьесу эту он про нашу деревню сочинил. Выведен в ней лавочник, и уж такого подлеца свет не видывал с тех пор, как господь сотворил Адама. А ежели у нас в деревне всего один лавочник, на кого ж людям и думать? Понятное дело, на меня. Он, говорят, для этой пьесы даже актера выкопал на меня с виду похожего. Ну, конечно, не может у меня никакого сходства быть с тем лавочником из пьесы — тот хапуга, язва и ростовщик чистой воды. А мой нрав всем известен. Одному богу известно, сколько во мне милосердия к сирым мира сего. Так что ж, прикажете мне о своей доброте на всю деревню трубить? Сказано же — левая рука не должна ведать, что правая творит.
По мне что ж, пускай. Достойных людей и всегда-то оговаривали, не с меня это началось. Пускай себе говорит, что я подлец, процентщик я, наживаюсь на людском горе и даже — прости ему, господи, — мелких фермеров прижимаю, норовлю согнать с участков, чтоб участки те пустить под пастбище для своих бычков, но только это поклеп, потому что сами посудите — сколько наших мужчин, сколько семей живут себе припеваючи по всем Соединенным Штатам, а все через меня, я им помог в беде, не то сидеть бы им тут, ковыряться в каменистой земле, бедствовать и пухнуть с голоду.
Это я ему как раз прощаю. Откуда такому дуралею несчастному знать, как я обо всей деревне пекусь? Да и кто бы мог ему рассказать про это, когда у всех уста благодарностью запечатаны?
Нет, тут в другом суть!
Вы видели в лавке девушку эту, Джули? Попадались вам когда-нибудь девушки краше, а? Хорошая девушка, порядочная, послушная и благодарная такая. Она, само собой, сирота, а он что говорит? Будто бы она мне дочь, а я это утаиваю. Вот такое прощать уже никак нельзя.
Я мужчина собой видный, что верно, то верно, но можете вы между нами хоть какое сходство углядеть, а? И никто не сможет. А как все это бедной девушке разбередит душу,
Это кто же вам про меня таких мерзостей наговорил? Ну да, было дело, так ведь тому уже лет сорок. И потом — тогда ошибка получилась. Ну, вышло тогда распоряжение — считать, что ребенок от меня, и мой отец платил, да ведь до конца вам никто не рассказал, как оно получилось. А был я молодой, меня завлекли, но только не мой это. Я в ту пору не мог открыть и сейчас не скажу, кто тут вправду был виноватый, но пускай господь бог им простит, а мне воздаст — за то, что я все эти годы язык держал за зубами. Ох, ну кто бы подумал, что в мире столько злых людей, — это надо же, такое вам на меня наговорили! Каждодневно ужасаюсь до глубины души вероломству этих людей, а ведь я к ним как отец родной.
Да-а, в жизни земной для особо взысканных только скорби и уготованы. Но так оно и должно быть. Чтобы помнили: воздаяния нам не в этом мире подобает ждать.
Нет, сэр, к тем беспорядкам я никакого касательства не имею. Я был возмущен, ну правда, но я человек справедливый. Вот вы со мной побеседовали, теперь сами видите, и мне вам это доказывать не к чему.
А что он с бедняжкой Сарой Мэлони сделал! Бедная женщина! Да такого и над скотиной не сотворишь — разве что у тебя от рождения вместо сердца камень вложен. Свою-то обиду я в груди ношу, а вот Сарина беда привела меня в расстройство, скрывать не буду. Я всем и каждому говорил — может, и перестарался малость, — какую муку она приняла из-за того парня. Кто-то же должен возвысить голос в защиту слабых и беспомощных. А если не я, так кто? Да что там говорить, этому, в церкви, пастырю-то нашему, ему бы с алтаря гнев на них великий обрушить, ежели бы все делалось по справедливости.
А те, с острова Аран, с ними он как обошелся? Они мне тоже друзья. Приезжают ко мне за своими немудреными покупками. Люди они хорошие, приличные люди, соль земли, а он их как обзывает — бараны, говорит, в людей обращенные.
Вас этак обзови, вам бы понравилось, а? Скажи вам кто: отец у тебя — баран, а мать — овца, понравилось бы вам, а?
А какому бы человеку понравилось? Никакому — если только в жилах у него кровь, а не вода. Ну, и чему ж тут дивиться, ежели у них от гнева в голове помутилось? От праведной ихней ярости? А чего еще было от них ждать? Пробовал я их урезонивать, это все знают, да только они малость вышли из берегов. А что я будто их науськивал, так это подлый навет. Их науськивать было нечего, а ежели они в гневе таком ужасном взяли правосудие в свои руки, можно ли их в том винить?
Ищу в сердце своем, спрашиваю себя — нет, ни в чем я ихней вины не вижу, и хоть они тут, у меня, перебили бутылок порядочно и стаканов, я даже с них за убытки не стребовал, а мог бы... Из чего вам явственно видно, какой приличный я человек.
Вы это представление смотрели, а? Ну и как?
Ах, смешно? Вам, может, и смешно. Да только вы кой-чего не знаете.
По-вашему, как — стоящее? Трудно сказать, а? Один-то разок и палка может выстрелить, а? Страшно даже помыслить, что этот малый может когда-нибудь в люди выйти. Ну нет, сэр, только не я, на попятный я не пойду. Пускай он даже потом когда-нибудь сам поймет, каким я был благодетелем его родне, как спасал их всех от голодухи в тощие годы. А ведь вспомнит он это когда-нибудь, непременно вспомнит.