Дездемона умрет в понедельник
Шрифт:
Вот оно что! Вот где Геннаша ту ночь провел! Знал ведь, что Таня утром в Москву уезжает — она сама его билетом дразнила. Решил подкараулить ее, в поезд не пустить — это на него похоже. Придумывать хитрые штуки он не мастер: дал бы кому-нибудь на перроне в глаз, билет бы Танин порвал, наскандалил бы. Что-то в этом духе он задумал и побежал еще вечером на вокзал. Но ведь это значит, что у Геннаши алиби! Тогда какого же черта он напускает туману?.. Драгоценная Анна, тащить ее надо к Мошкину или Мошкина сюда тащить!
Самоварова даже в жар бросило от очевидности истины, прямо перед носом вынырнувшей
— Извините, а у вас в самом деле переночевать здесь можно? Я имею в виду, в кровати, по-людски, а не на этих жестяных сковородках… Видите ли, я тоже из театра…
Самоваров произнес все это так невпопад и таким неубедительным развязным тоном, что обе собеседницы разинули рты, а у Анны сосиски угрожающе поползли с тарелки. Первой нашлась подруга из Савостина.
— Вы тоже артист? — пискнула она.
— Нет, я дизайнер. Художник по мебели, — объяснил Самоваров. Он уже вполне овладел ситуацией, и голос пошел теплый, располагающий. Он наплел что-то про свой завтрашний отъезд, про то, как трудно живется творческим работникам (почти как дежурным по вокзальной ночлежке) и добрался наконец до ночевки Карнаухова.
— Значит, Геннадий Петрович у вас в прошлый четверг был? — сказал он загадочным, приглушенным голосом. — А ведь в ту ночь жену его убили.
— Да вы что! — разом вскрикнули обе дамы.
— Разве вы не слышали ничего? Газет, что ли, не читаете, радио не включаете? Столько шуму было!
— Я слышала, — припомнила Анна. — Задушили актрису. Только фамилия другая. Не Карнаухова.
— Так артистки фамилии никогда не меняют! Завсегда на девичьей. Они замуж по пятнадцать раз выходят, не угонишься документы выправлять, — пояснила савостинская специалистка по артистам. — Ты, Анна, меня удивляешь, это же все знают. А про задушенную я читала. Страх! Вот вы в театре работаете, скажите: правду пишут, что она с лица была вылитая Мерилин Монро?
Самоваров, чтоб не отклоняться от темы, важно кивнул, хотя Таня с лица не больше напоминала Мерилин Монро, чем он сам. Он снова обратился к Анне:
— Вы представить себе не можете, как важно, что Геннадий Петрович, муж убитой, тут у вас ночевал! Его ведь подозревают в убийстве.
— Да вы что! — снова в один голос удивились подруги.
— Именно! А он, выходит, просто не мог этого сделать. Это называется алиби. Вы ведь можете спасти от тюрьмы человека. Замечательного притом артиста. Вы ведь можете подтвердить, что той ночью он был на вокзале? У вас, наверное, и квитанция есть?
— А как же! Под копирку делается. Там даже время стоит, когда он оформился. Кажется, двадцать два сорок. Это чтобы плату за сутки брать — на другой день в двадцать два сорок либо выметайся, либо плати. Все как положено.
— И Карнаухов всю ночь так и проспал? — не унимался Самоваров. — Он ведь выйти мог, а потом вернуться.
— В том-то и дело, что не мог! Я ж говорю: не заснул он, а захрапел. В голос.
— А те двое, другие, они где сейчас? — Самоваров мысленно потирал руки: еще свидетели!
— Ну, те разъехались давно, одни корешки от квитанций остались. А приемщик в камере хранения на месте. Только он через двое суток на третьи работает, а так — здесь. В городе, в смысле… Ну, и я сама…
Самоваров стал шарить по карманам.
— Я вам сейчас дам телефон следователя прокуратуры, дело это Мошкин ведет, Александр Сергеевич, и вы…
— Ой, да нет, что вы! — испугалась Анна. — Не буду я звонить! Что скажу? Как скажу? А он скажет: «А что раньше молчала?» Нет-нет-нет!
— Как же не пойдете? Дело-то серьезное. Ваши показания — я ведь говорил! — от тюрьмы человека могут спасти, — строго сказал Самоваров. — Между прочим, сокрытие фактов от следствия — это и вовсе статья. Так что придется вам все, что мне сейчас рассказали, повторить в прокуратуре…
Самоваров поглядел на враз окаменевшие, серые лица таких веселых недавно подружек и пожалел бедняг.
— Хорошо. Сделаем так: я следователю Мошкину сам вновь открывшиеся факты изложу, а он вызовет вас повесткой или сам к вам сюда придет и побеседует. Да не пугайтесь вы так! Надо помочь артисту. Вам же Ромео в восемьдесят первом году понравился!
Следователя Мошкина не было на месте, не было вообще в Ушуйске: он отправился на два дня в Савостино, к тестю, колоть кабанчика. «Черт знает что! Все уехали в Савостино!» — бормотал про себя Самоваров, тащась к театру по размякшему тротуару. Он сделался глух для капели и весны. Теперь-то он знал все. Теперь что-то надо было делать.
Настя стояла у окна и тихо постукивала пальцем по стеклу, отчего голуби, гревшиеся на карнизе, начинали пугаться, пятиться, оступаться и срываться вниз, в полет. Порхнув, они снова возвращались на нагретую жесть, недовольно топтались и поглядывали на Настю сумасшедшими оранжевыми глазами. Настя не видела ни голубей, ни слякотной площади за окном. Она решалась.
— Лена… — наконец она отважилась задать всезнающей Лене главный вопрос. — Вот если бы вы узнали, что из всех ваших здешних красавцев Таня любила только одного, а все прочие были просто мимолетными увлечениями, о каких не жалеешь потом… И перед этим единственным она виновата… Можете вы такое представить?
— Очень даже могу, — невозмутимо отвечала Лена.
— И кто же это может быть?
Лена, в отличие от всех других опрошенных, не задумалась даже на минуту:
— Да ты что, сама не понимаешь? Это же ясно, как божий день!